Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 8 отрывок 8

Исполнитель: Раз-два-три, ветер изменится
Название песни: Глава 8 отрывок 8
Дата добавления: 26.06.2016 | 17:25:27

Просмотров: 9
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным

Здесь расположен текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 8 отрывок 8, перевод и видео.

- Что происходит, Уилл?
- Он оглушил их и поставил их в позы, чтобы нарисовать.
- Куда он дел рисунок?
Я оставил его рядом, чтобы можно было сравнить то, чем они были, и то, чем они стали. Я сделал так и в предыдущие разы, и теперь можно понять, что я развиваюсь, что я расту как Творец. У меня появился свой стиль, своя техника. У меня появилась своя аудитория.
- Он оставил его рядом с телами. Он делал так и раньше… Я видел эти рисунки, - наверное, я сжимаю фигурку в ладони, потому что в пальцах начинает колоть. – Там были каракули.
- Что обозначали эти каракули, Уилл?
Я глубоко вдыхаю, я хочу почувствовать сухой запах кабинета, но во рту остается привкус морского воздуха.
- Что они обозначали?
- Это был кишечник, - я сглатываю.

Да, это был кишечник. Он разложил его на песке и палкой сделал из него красивый узор. Но красота не в упорядоченности: красота – в хаосе, - и поэтому он засунул его обратно и стал рисовать каракули. Внутри нет ничего, кроме семи исковерканных жирных линий. Внутри нет ничего, кроме клубка ниток. Внутри ничего нет.

Я не хочу, чтобы они пялились на меня – они должны смотреть наверх: потому что их спасение – наверху, их спасение – внутри них самих. Я выкалываю им глаза не со злости, а потому, что они должны заглянуть в себя, они должны найти себя, в темноте они должны увидеть свет. Я стараюсь любить их: этих некрасивых, грязных, испачканных творений от моей руки. Я стараюсь заботливо вытереть кровь с их лиц, аккуратно отсоединить внутренности и бережно сплести их. Я стараюсь сделать все правильно.

Мне шатает, и я, сделав шаг назад, закрываю рот ладонью и упираюсь в теплый бок. Я не хочу больше видеть. Я не хочу чувствовать, я не хочу здесь находиться. Под рукой скользит гладкая шкура – олень. Он наклоняется ко мне и глубоко втягивает воздух, тыча носом в мое плечо: «Смотри, продолжай смотреть».
И я смотрю.

Я смотрю, как под моими руками хлещет кровь, и я закрываю локтем рот кричащему от боли парня. Я смотрю, как я вдавливаю пальцы в мягкую розовую кожу желудка и тяну ее на себя, оставляя алые борозды на стенках. Я смотрю, как я бережно сплетаю их ладони друг с другом.
Я смотрю, как я целую каждого из них: я держу их за подбородок и, придерживая их челюсти, целую каждого из них.
Я слышу, как я хрипло, возбужденно говорю им на ухо: «Теперь мы сможем быть вместе».

И, наверное, я начинаю плакать, потому что не могу придумать другой реакции на то, как среагировать на этот кошмар. Я начинаю плакать потому, что я чувствую все его одиночество, всю его боль, все годы, который он провел, спрятавшись под кроватью, боясь, что пьяный отец убьет его. Я плачу потому, что понимаю его.
Я больше не хочу сопереживать ему: я отворачиваюсь и утыкаюсь в шею стоящего рядом животного, вдыхая густой мускусный запах, запах леса. Я не хочу ничего об этом знать.

Доктор Лектер обнимает меня за плечи – это первое, что я чувствую, когда открываю глаза. Я стою, прижавшись к нему, и он медленно гладит меня по спине, говоря что-то вроде: «Дыши ровно, спокойнее».
- Уилл… - он вслепую находит мою ладонь и чуть сдавливает мою кисть. - Они принадлежали моему отцу, - он кладет прохладную ракушку часов в мою ладонь и задерживает пальцы на тыльной стороне.
- Зачем вы отдаете их мне?
- Чтобы ты знал: это можно контролировать. Мы с тобой можем контролировать эти эпизоды.
Доктор Ганнибал Лектер стоял в паре сантиметров от меня и говорил: «Теперь ты не один».

В ноябре 1969 я перестал быть один, но оказалось, что это еще не залог счастливой жизни. - What's going on, Will?
- He deafened them and put them in a posture to draw.
- Where did he cases drawing?
I left him there to be able to compare what they were and what they became. I have done so in previous times, and now you can see that I evolve, I am growing as the Creator. I've got their own style, their own equipment. I had my own audience.
- He left it next to the bodies. He had done so before ... I saw these figures - probably figure I squeeze in the palm, because the fingers begin to prick. - There were scribbles.
- What do these scribbles, Will?
I inhale deeply, I want to feel the smell of dry cabinet, but remains in the mouth taste the sea air.
- What do they mean?
- It was a gut - I swallow.

Yes, it was a gut. He spread it out on the sand with a stick and made him a beautiful pattern. But beauty is not in the ordering: the beauty - in the chaos - and so he put it back and began to doodle. Inside, there is nothing but warped fatty seven lines. Inside, there is nothing but tangle thread. Inside, there is nothing.

I do not want them staring at me - they have to look upward: because their salvation - at the top of their salvation - within themselves. I gouged out their eyes not with anger, but because they have to look at themselves, they should find themselves in the dark, they should see the light. I try to love them: those ugly, dirty, stained creations from my hand. I try to carefully wipe the blood from their faces, carefully disconnect the internal and carefully weave them. I try to make things right.

I'm reeling, and I took a step back, close my mouth with his hand and rests on the warm side. I do not want to see more. I do not want to feel, I do not want to be here. At hand glides smooth skin - deer. He leans over to me and deep draws air, poking his nose into my shoulder, "Look, keep looking."
And I look.

I look like under my hands gushing blood, and I close my mouth with his elbow Man screaming in pain. I watch as I push his fingers into the soft pink skin stomach and pull it toward you, leaving red striations on the walls. I look like I carefully weave their palms together.
I look like I kiss each of them: I keep them under the chin and, holding their jaws, the whole of each of them.
I hear how hoarse I excitedly tell them in my ear: "Now we can be together."

And, perhaps, I start to cry, because I can not think of another reaction to how to react to this nightmare. I start to cry because I feel like all his loneliness, all his pain, all the years that he spent hiding under the bed, afraid that drunken father would kill him. I cry because I understand it.
I do not want to empathize with him, I turn away and stick his neck standing beside the animal inhaling the thick musky smell, the smell of the forest. I do not want to know anything about it.

Dr. Lecter around my shoulders - it's the first thing I feel when I open my eyes. I stand, leaning toward him, and he slowly stroking my back, saying something like: "Breathe smoothly, quietly."
- Will ... - he is blind my hand and just squeezes my wrist. - It belonged to my father - he puts the cool shell of hours in my hand and holds his fingers on the back side.
- Why did you give them to me?
- Just so you know: it can be controlled. We're able to control these episodes.
Dr. Hannibal Lecter was standing in a pair of centimeters away from me and said: "Now you're not alone."

In November 1969, I was no longer alone, but it turned out that this is not the guarantee of a happy life.