Вот этот город... Я скажу, что люблю, но скажу, что люблю вослед любви, что этим городом прошла... Вот этот город... Я скажу, что люблю этот синий прозрачный свет зависшего над городом крыла.
Только что ж я люблю? Дым его площадей, или пьяную пену помпезных огней, беломраморный зал – там, где вор и делец – иль промозглый подвал – там, где сор и певец – этот город, где Ника, как выкрик летит над растресканой жалобой Кариатид, над подсохшею коркою вечных трущоб? Я люблю этот город. Но... что же еще?
Город, детский отсвет ловлю в беглых взглядах твоих людей, в кипении наречий и племен. Вот этот город. Я скажу, что люблю – все больнее и все нежней – мой детский, мой неутоленный сон...
И ты помни, душа, отчего суета: здесь врата на Кавказ и в Россию врата, и не слышно за гулом и лязгом ворот, что мальчоночка мне под гитару поет, а залетный торговец с компанией дам переводит мальчоночке жизнь по складам, и, прищурясь, глядят приблатненный юнец, и отец городской – он же крестный отец. Из России сквозняк, да с Кавказа сквозняк, повстречавшись – как скорый, и как товарняк – вдохновенно гудят в разошедшийся шов приоткрытых ворот... Только, что же еще?..
...а еще старый двор, проперченный золой, с легендарной, воспетой ростовской урлой, и родное, а нынче чужое, окно – я ушел, а оно еще отворено... А потом, проржавев на придонных ветрах, дом рассыплется в пыль, дом рассыплется в прах, и сотрется, и в Дон – с талым снегом – стечет... Я люблю этот город. Но, что же еще?..
Так за что же люблю этот суетный Дон, Этот рынок, запаянный в жаркий гудрон, Под бряцанье страстей и бряцанье монет Проживающий память, теряющий след. "Я люблю" - что за жалкая горсточка слов В треске новых обносков и старых обнов; "Я люблю" - повторяю, "люблю" - говорю, Я люблю! я люблю, только что я люблю? И в бурлящей, сквозящей, бегущей толпе Я бегу, я со всеми и сам по себе, И теряю свой след. и мой путь освещён Этим детским лицом, только что же ещё?
Уходящий мой город, мальчишеский сон, убывающий в небыль, сползающий в Дон, уносимый потоком безжалостных дней, мне швыряет, как пену, своих голубей! И в бурлящей, сквозящей, бегущей толпе Я бегу, я со всеми и сам по себе, И теряю свой след. и мой путь освещён Этим детским лицом, только что же ещё?
Слышишь? Да ты и не слышишь, о чем я тебе! Кто я тебе... и что ты мне... Да, я люблю – но, кто я тебе? Тише – сам себе я твержу – что я, могу сказать? – только смешенье снов и слов – все, что скажу... Знаешь – вся нежность моя и боль – ночью нежнее боль и нежность больней... Позже, пусть кто-нибудь скажет: что же еще? Позже пусть кто-нибудь скажет, в чем виноват, после, когда взойдут огни и сойдет закат после... Но, это после меня. Да... This city ... I will say that I love but I will say that I love following love that this city has passed ... This city ... I will say I love this blue transparent light a wing hovering over the city.
But what do I love? The smoke of his squares or the drunken foam of pompous lights, white marble hall - where the thief and the businessman - il dank basement - where the dirty linen and the singer - this city where Nika flies like a cry over the cracked complaint of the Caryatids, over the dry crust of eternal slums? I love this city. But ... what else?
Town, I catch the children's light in the cursory glances of your people, in a boil of adverbs and tribes. This city here. I will say that I love - more and more painful and more and more tender - my childish, my unquenchable sleep ...
And you remember, soul, why the vanity: here is the gate to the Caucasus and the gate to Russia, and not heard behind the rumble and clang of the gates, that the little boy sings to my guitar, and a stray trader with a company of ladies transfers the boy's life to warehouses, and, squinting, gaze a lazy youth, and the father of the city - he is the godfather. A draft from Russia, but a draft from the Caucasus, having met - like a fast one, and like a freight train - humming with inspiration into the seam ajar gates ... Just what else? ..
... and also the old courtyard, peppered with ashes, with the legendary, sung Rostov urla, and a native, but now a stranger, window - I left, and it is still open ... And then, having rusted in the bottom winds, the house will crumble to dust, the house will crumble to dust, and it will be erased, and into the Don - with melted snow - it will drain ... I love this city. But what else? ..
So why do I love this vain Don, This market sealed in hot tar Under the clatter of passions and the clatter of coins Living memory, losing track. "I love" - what a pitiful handful of words In the crackle of new castoffs and old updates; "I love" - I repeat, "I love" - I say, I like! i love, just what i love? And in the seething, shining, running crowd I'm running, I'm with everyone and on my own And I'm losing my mark and my path is lit This baby face, just what else?
My city leaving, boyish dream decreasing into fiction, sliding into the Don, carried away by the stream of ruthless days He throws his pigeons at me like foam! And in the seething, shining, running crowd I'm running, I'm with everyone and on my own And I'm losing my mark and my path is lit This baby face, just what else?
Do you hear? Yes, you do not hear what I mean to you! Who am I to you ... and what are you to me ... Yes, I love - but who am I to you? Hush - to myself I keep telling myself - what can I say? - only a mixture of dreams and words - everything I say ... You know - all my tenderness and pain - at night the pain is softer and the tenderness hurts ... Later, let someone say: what else? Later let someone tell you what is to blame after, when the lights come up and the sunset comes down after... But, this is after me. Yes...