Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 11 отрывок 3

Исполнитель: Раз-два-три, ветер изменится
Название песни: Глава 11 отрывок 3
Дата добавления: 04.09.2016 | 03:36:14

Просмотров: 6
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным

Здесь расположен текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 11 отрывок 3, перевод и видео.

Я не помню, как выхожу из дома; ветер забирается под свитер, и я, зябко ежась, оглядываюсь по сторонам. Я не вижу ни пустой улицы, ни неба, затянутого дымкой облаков, я не слышу шороха машин где-то в отдалении – я вижу перфорированные ветки лиственницы, ржавые иголки в снегу и слышу чужой вскрик.
Дома я хожу из угла в угол, от стены к стене, а в городе разрываюсь между берегом и лесом, бегаю через штрих-код иссиня-черных стволов, шастаю от сугроба к сугробу.

Ганнибал будет просить меня вспомнить, как именно я нашел его, как смог я увидеть, где лежит тело. Он будет предлагать мне гипноз и длинные терапевтические беседы, чтобы я мог описать, что случилось перед тем, как на сотне гектаров я нашел правильное место, а я постоянно буду отворачиваться в сторону и, закусив изнутри щеку, повторять, что это бессмысленно.
Говорить об этом – бессмысленно.

Я не отключился по дороге, на меня не снизошло озарение, я не увидел четкой картинки – я просто совершал то, что, как мне казалось, делал раньше. Ходил по этой виляющей тропе, поднимал над головой эти ветки, пугался уханья откуда-то сверху – я не чувствовал, словно я подражаю кому-то. Я чувствовал, будто я повторяю собственные действия.
Я знал, что есть и второй труп – да, «труп», это вертелось у меня на языке, но изображение леса было более живым, более четким… более настоящим.

Это была небольшая поляна, огороженная со всех сторон соснами, подвывающими и скрипящими от холода – маленький кусок земли, который принадлежал только нам. Мне и… парню, лежащему на снегу.
Он был как будто бы незаконченным – набросок, которому суждено стать картиной, смятая идея, которая скоро станет полноценной работой. Он лежал с распростертыми руками, словно старался сделать на снегу «ангела», и место вокруг него было расчерчено длинными красными полосами. И почему-то это не показалось мне страшным: давящее черное небо, темный картон деревьев рядом, приглушенные звуки из чащи. Я не был напуган, скорее, я испытывал нерешительность.
Я больше не знал, что делать.

Я должен был вернуться и позвать полицию, я должен был уйти с места преступления, я должен был обратиться в скорую – я должен быть сделать хоть что-то, но я стоял там и растирал костяшками пальцев свое плечо. И все казалось мне таким удивительно далеким, таким странно размытым, словно уже не было никакой разницы, помочь ему или нет, словно уже ничего нельзя было исправить, словно мое присутствие там не решало ровным счетом ничего.
Я снова был бесполезен и снова не мог изменить произошедшее.

Поэтому я просто лег рядом с ним.
Зимнее небо напоминает плоский прямоугольник, испещренный мелкими осколками звезд – я лежал на снегу и смотрел, как медленно тянулись облака, задевая верхушки деревьев; я смотрел на лицо этого парня, с взбухшей веной на лбу; я смотрел на него.

Сухие обветренные губы, с ранкой в уголке рта – и я прижался к нему, я обнял его за талию и поцеловал его. И именно тогда я почувствовал то самое, что ищет художник, что он вытягивает из этих мужчин: я почувствовал умиротворение.
У него был ледяной язык, примерзший к зубам, но мне было безразлично: я обвел пальцем его губы и снова выдохнул в рот горячий воздух, не стремясь оживить этого человека. Жизнь – это мученическая конвульсия, - я потерся носом о его шею и ухватился за край свитера, чтобы почувствовать еще теплый разрыв в области живота. Не было ни малейшего шанса спасти этого парня, как не было ни малейшей возможности помочь мне.

Я дотронулся до его лба, действуя по какой-то ритуальной схеме, когда мертвецов целуют на прощание и обещают скорую встречу уже на том берегу, и расслабленно улыбнулся, потому что, как мне казалось, ничего больше не могло произойти. Ничто больше не могло травмировать меня.
На нас опускался мягкий белый снег, и я видел, как снежинки, падая на его лицо, неподвижно оставались на его ресницах. Время остановилось. I do not remember how to get out of the house; the wind is taken under the sweater, and I shivered shivering, look around. I do not see the empty streets, no sky, tightened haze of clouds, I did not hear the rustle of machines somewhere in the distance - I can see perforated larch branches, rusty needle in the snow and I heard a strange cry.
At home, I go from corner to corner, from wall to wall, and in a city torn between the coast and the forest, run through a bar-code blue-black trunks, run hither from snowdrift to snowdrift.

Hannibal will ask me to remember exactly how I found it, how could I see where lies the body. It will offer me a long hypnosis and therapy sessions that I could describe what happened before on a hundred acres, I found the right place, and I'm constantly turns away and biting the inside cheek, repeating that it is meaningless.
Talk about this - is meaningless.

I'm not hung up on the road, I did not had an epiphany, I did not see a clear picture - I just made that, I thought, had done before. I went on this trail wags, raised above his head the branch, frightened hooting from above - I did not feel like I'm imitating someone. I felt as if I repeat their own actions.
I knew that there is a second dead body - yes, "corpse", it spun on my tongue, but the woods image is more vivid, clearer ... more real.

It was a small clearing, enclosed on all sides by pine trees, howling and creaking from the cold - a little piece of land that belonged only to us. I ... and the guy lying on the snow.
It was as if unfinished - a sketch, is destined to become a picture, crumpled idea which will soon become a full-time job. He lay with his arms outstretched, as if trying to make the "angel" snow, and the place around it is lined with long red stripes. And for some reason it did not seem scary to me: the black sky oppressive, dark cardboard trees nearby, muffled sounds of the thicket. I was not scared, rather, I felt hesitant.
I no longer knew what to do.

I had to go back and call the police, I had to get away from the crime scene, I had to turn in an ambulance - I have to be to do anything, but I stood there rubbing his knuckles his shoulder. And all seemed so surprisingly far, so strangely blurry, as if there was no any difference, to help him or not, as if nothing can be corrected, if my presence there did not solve anything.
I was useless again and again could not change what happened.

So I just lay down next to him.
Winter sky resembles a flat rectangle, flecked with small fragments of stars - I was lying in the snow and watched the clouds slowly stretched, touching the tops of the trees; I looked at the face of this guy with vzbuhshey vein on his forehead; I looked at him.

Dry chapped lips with Ranke in the corner of his mouth - and I clung to him, I hugged him around the waist and kissed him. It was then that I felt the same thing that is looking for an artist, he draws out of these men, I felt peace.
He had an ice tongue, the frozen to the teeth, but I did not care, I finger around his lips and breathed into his mouth again hot air, rather than attempting to revive the man. Life - a martyr convulsion, - I nuzzled his neck and gripped the edge of the sweater to feel the gap is still warm in the abdomen. There was no chance to save this guy, there was not the slightest possibility to help me.

I touched his forehead, acting for some ritual scheme, when the dead kiss goodbye and promise to see you soon already on the other side, relaxed and smiled because I thought nothing else could happen. Nothing more could hurt me.
We have soft white snow fell, and I saw snowflakes falling on his face, remained motionless on his eyelashes. Time stopped.