Героическая колыбельнаяГероическая колыбельная для ансамбля (1991)
Студия новой музыки
Само состояние образное, которое было найдено здесь, мне возможно не удалось уже больше нигде повторить. Это состояние, которое гениально у Дебюсси определено как «Героическая колыбельная». Как видите, моё название «похищено» у Дебюсси.
А сочинял я «Героическую…» просто с радостью. Здесь тема появляется с самого начала и она помогла очень работать дальше. Я сразу понял, что нашёл некий новый образ и звуковой, и эмоциональный, и психологический, которого раньше не было у меня. И, вместе с тем, здесь проявилась и какая-то новая — изначальная простота, которая позволяет с этим работать легко, без напряжения. Я это определяю как какой-то странный марш на 3/4 и одновременно — как некую колыбельную, потому что всё здесь — как бы по ту сторону сознания, как во сне.
Теперь о составе. Это секстет, но секстет, который в сущности — предельно уплотнённый оркестр, то есть тут и струнные — скрипка, альт и виолончель, и медь — это валторна, и ударные — большой барабан, и фортепиано — клавишный, держащий фактически всё на себе. Более того, у рояля есть ещё и 3 сольных «выхода» в этом сочинении — такие 3 неторопливых соло. Они конструктивно очень важны и возникают через важные какие-то периоды музыки, и возникают как особые «окна» с таким «постскрябинским» привкусом. И также огромную роль играют валторна и большой барабан. У валторны, как выясняется потом, основная тема очень хороша, а большой барабан — для меня всегда был каким-то магическим инструментом. Так вот, этот большой барабан, он у меня здесь чуть ли не главный тембр, а 3 струнных инструмента, наоборот, они едва ли не подчинённую роль играют. Они здесь, скорее, как особая краска.
Музыка для десятиМузыка для десяти (1991)
Студия новой музыки
Заказ был сделан мне «Шёнберг-ансамблем». Я из этого ансамбля выбрал 9 инструментов + дирижёр, который у меня включается и как исполнитель.
Мне просто нравится число десять, и к тому же это всё вдруг оказалось связанным в каком-то текстовом смысле с моей оперой. То есть, если она написана на сюжет романа Казота, то для этого сочинения я взял текст о самом Казоте. Этот текст написан Лагарпом и напечатан под условным названием «Пророчество Казота». В тексте рассказывается о том, что вот этот самый Казот предсказал ни много ни мало французскую революцию. Текст мной был решён как некое действо: инструменталисты вместе с дирижёром понимаются здесь как некий кружок, в котором роль Казота исполняет дирижёр, а инструменталисты, участники ансамбля, представляют тех, кто собрался в некий памятный вечер в начале 1788-го года и кому Казот и сделал своё зловещее предсказание.
А начинается, собственно говоря, всё с того, что дирижёр ударяет по пюпитру тупым концом карандаша и возникает шёпот-канон («мне кажется это было вчера…») — друг друга как бы перебивают. Первый кто играет на инструменте, но ещё шумовым способом — это контрабасист. Так вот, начинается всё с шёпота, затем шёпот как бы с хрипотцой, с голоском, затем шёпот переходит в простую речь, то есть постоянно происходит модуляция из одного способа произнесения в другой. Текст не слышен — это же чистая сонорика: шёпот, завывания и эти постукивания по деке контрабаса, и т.д. Но что здесь важно? Текст оказывается главным внутренним организатором этой самой сонорики, потому что иначе был бы хаос. И здесь есть только один инструмент, который с самого начала играет нормальным образом. Рояль!