Текст песни Иосиф Бродский. - Нобелевская лекция. часть 1

Исполнитель: Иосиф Бродский.
Название песни: Нобелевская лекция. часть 1
Дата добавления: 17.07.2020 | 20:46:08

Просмотров: 5
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным

Здесь расположен текст песни Иосиф Бродский. - Нобелевская лекция. часть 1, перевод и видео.

Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко – и в частности от Родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии, – оказаться внезапно на этой трибуне – большая неловкость и испытание.
Ощущение это усугубляется не столько мыслью о тех, кто стоял здесь до меня, сколько памятью о тех, кого эта честь миновала, кто не смог обратиться, что называется "урби эт орби" с этой трибуны и чье общее молчание ищет и не находит в вас выхода.
Единственное, что может примирить вас с подобным положением, это то простое соображение, что – по причинам прежде всего стилистическим – писатель не может говорить за писателя, особенно поэт за поэта; что, окажись на этой трибуне Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Роберт Фрост, Анна Ахматова, Уинстон Оден, они невольно бы говорили за самих себя, и, возможно испытывали бы некоторую неловкость.
Эти тени смущают меня постоянно, смущают они меня и сегодня. Во всяком случае они не поощряют меня к красноречию. В лучшие свои минуты я кажусь себе как бы их суммой – но всегда меньшей, чем любая из них в отдельности. Ибо быть лучше них на бумаге невозможно; невозможно быть лучше них и в жизни, и это именно их жизни, сколь бы трагичны и горьки они не были, заставляют меня часто – видимо, чаще, чем следовало бы – сожалеть о движении времени. Если тот свет существует – а отказать им в возможности вечной жизни я не более в состоянии, чем забыть об их существовании в этой – если тот свет существует, то они, надеюсь, простят мне и качество того, что я собираюсь изложить: в конце концов не поведением на трибуне достоинство нашей профессии мерится.
Я назвал лишь пятерых – тех, чье творчество и чьи судьбы мне дороги, хотя бы по тому, что, не будь их, я бы как человек и как писатель стоил бы немногого: во всяком случае я не стоял бы сегодня здесь. Их, этих теней – лучше: источников света – ламп? звезд? – было, конечно же больше, чем пятеро, и любая из них способна обречь на немоту. Число их велико в жизни каждого сознательного литератора; в моем случае оно удваивается благодаря тем двум культурам, к которым я волею судеб принадлежу.
Мне облегчает дело также и мысль о современниках и собратьях по перу в обеих этих культурах, о поэтах и прозаиках, чьи дарования я ценю выше собственного, и которые, окажись они на этой трибуне, уже давно бы перешли к делу, ибо у них есть больше что сказать миру, нежели у меня.
По этому я позволю себе ряд замечаний – возможно, нестройных, сбивчивых и могущих озадачить вас своею бессвязностью. Однако количество времени, отпущенное мне на то, чтобы собраться с мыслями и сама моя профессия защитят меня, надеюсь, хотя бы отчасти от упреков в хаотичности. Человек моей профессии редко претендует на систематичность мышления; в худшем случае он претендует на систему. Но это у него, как правило, заемное: от среды, от общественного устройства, от занятий философией в нежном возрасте. Ничто не убеждает художника в случайности средств, которыми он пользуется для достижения той или иной – пусть даже и постоянной – цели, нежели самый творческий процесс, процесс сочинительства. Стихи, по слову Ахматовой, действительно растут из сора; корни прозы – не более благородны.
For a private person and this whole life, this whole life preferred any public role, for a person who has gone in preference to this rather far - and in particular from the Motherland, for it is better to be the last failure in democracy than a martyr or ruler of thoughts in despotism - to be suddenly there is a great awkwardness and a test on this podium.
This feeling is aggravated not so much by the thought of those who stood here before me, as by the memory of those who passed this honor, who could not turn, what is called "urbi et orbi" from this rostrum and whose general silence seeks and does not find in you exit.
The only thing that can reconcile you with such a situation is the simple consideration that - for reasons primarily stylistic - a writer cannot speak for a writer, especially a poet for a poet; that if Osip Mandelstam, Marina Tsvetaeva, Robert Frost, Anna Akhmatova, Winston Auden were on this podium, they would involuntarily speak for themselves, and perhaps feel a little awkward.
These shadows confuse me constantly, they confuse me today. In any case, they do not encourage me to be eloquent. In my best moments, I seem to myself, as it were, their sum - but always less than any of them individually. For it is impossible to be better than them on paper; it is impossible to be better than them in life, and it is precisely their lives, no matter how tragic and bitter they are, that make me often - apparently more often than I should - regret the movement of time. If that light exists - and I am no more able to deny them the possibility of eternal life than to forget about their existence in this one - if that light exists, then they, I hope, will forgive me the quality of what I am about to present: in the end The dignity of our profession is not measured by behavior on the podium.
I named only five - those whose work and whose fates are dear to me, if only because, if it weren't for them, I would be worth little as a person and as a writer: in any case, I would not be standing here today. Them, these shadows are better: light sources - lamps? stars? - there were, of course, more than five, and any of them can be doomed to dumbness. Their number is great in the life of every conscientious writer; in my case it is doubled thanks to the two cultures to which I belong by the will of fate.
It also makes it easier for me to think about my contemporaries and fellow writers in both these cultures, about poets and prose writers, whose talents I value above my own, and who, if they were on this platform, would have got down to business long ago, for they have more what to say to the world than me.
Therefore, I will allow myself a number of remarks - perhaps discordant, confused and may baffle you with their incoherence. However, the amount of time given to me to collect my thoughts and my profession itself will protect me, I hope, at least in part from reproaches of chaos. A person in my profession rarely pretends to be systematic in thinking; in the worst case, it claims to be a system. But this is, as a rule, borrowed from him: from the environment, from the social structure, from pursuing philosophy at a tender age. Nothing convinces the artist of the randomness of the means that he uses to achieve this or that - even a permanent - goal than the creative process itself, the process of writing. Poems, according to Akhmatova, really grow out of rubbish; the roots of prose are no more noble.