Джей Фост все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Я прикрываю флагами рваными
то, что ещё от меня осталось
и наслаждаюсь ранами,
в фонтане омытыми. Оказалось,
день к закату катится,
а я всё такой же нелепый,
как говорящая каракатица,
которую то ли не видят,

и ты — рок-звезда с феном-микрофоном в руках
в своей ванной,
слегка запинаясь в словах,
в своей игривой и странной
манере
без четверти восемь
с секундами из нулей
двери

где-то мы точно с тобой просчитались
и всё вышло как-то совсем не так,
как бывает в книжках.
как-то, знаешь, наперекосяк.
как-то, знаешь, слишком.

наша любовь тлела как сигарета,
оставленная на балконе

знаешь, иногда, вот, выходишь на улицу и не знаешь, в каком ты городе,
и тогда начинаешь в памяти перебирать, где ты вообще бывал,
но сбиваешься и вспоминаешь, как на жутком, собачьем холоде
опаздывал на чей-то вокзал.
опаздывал и думал: «вот бы только не уехал поезд, вот бы его задержали проводники,
и пусть светофоры бы светили зелёным».

как мне рассказывали моряки

для меня
она стала символом своего города,
будто бы мекка.
она стал чем-то сродни сфинксу для египтян.

она как картинка,
как кульминация трека.

вечные горы,
мы едем.
мигающие семафоры
пытаются нас тормозить.
мы приедем не позже,
чем на рассвете,
и, словно, морозом по коже
будет то, о чём хочу её попросить

ты так похожа на утро нового года
и пахнешь мандаринами.

твои волосы на плечи падают снежными лавинами
и весенними дождями.

такая теперь нежная мода,
привезённая из зазеркалья бумажными кораблями.

твои губы вкуса молодого вина.
пусть бы их разливали
по бесконечным бутылкам без дна,
а раздавали
даром.
пожаром
зависимость во мне отдавалась
прошлой весной от них. в мае.

я искал тебя в мареве лестничных клеток,
и вытянутых веток городского метро.
у подъезда сказали, угостив ледяным куантро,
ты должна быть в комнате за дверью,
где обычно стояли цветы
и старый стеллаж.
я в тебя слишком сильно верю,
поэтому только не говори, что ты —

ты удивительно похожа
на моё героиновое чудо
конца октября,
а твоя мягкая кожа
была за главное блюдо
вечером
в моей андеграундной квартире.
и во всём нашем мире,

В твоей гостиной всегда горит свет
и немного накурено.
Я вхожу в неё, мокрый, чуть только рассвет,
нахмуренный, промок под дождём.
И где-то билет потерял обратный.
Разуваюсь в парадной. Жадно
выпиваю предложенный кофе,
а ты всё молчишь о своём.

мы гуляем по мостовой,
и я, словно бы Лев Толстой,
рассказываю тебе
свои грустные
бесконечно
стихи-истории
как будто о море,
но и чуть-чуть о разлуке,

даже все льды Гренландии
не остудят мне душу,
и суша
Нормандии
не заманит песками
и пляжами.

то, что между висками

твои меридианы
пересекут мои океаны,
а твои птицы прилетят на мои острова.
и весь этот бриз
забирает нас.
и самых глубоких впадин дно (или низ)
не будет глубже твоих смеющихся глаз.
и все эти впадины запомнят слова,

проще простого
приехать к тебе в пол второго
и разговаривать до утра.
до утра
у настольной лампы,
настолько мешающей темноте,
насколько дамбы мешают воде.
поэтому выключай её, детка,

у меня осталась твоя фотография
(на которую можно смотреть не моргая)
у залитой солнцем веранды.
ты была мне законом и мафией,
а любовь — твоей контрабандой.
ты помнила все переулки,
в которых мы пили чай
и ели французские булки,

наши с тобой имена во время вечерних приливов будет шептать океан,
а кричащие чайки — разлетаться от наших шагов.
твоей красоте позавидовал бы сам Адольф Аппиан,
а Ив Бонфуа не смог отыскать бы правильных слов,
чтобы тебе написать стихи или письмо.
а мы просто пойдём с тобой в суши
вечером, в восемь.
я тебя поцелую, даже не я, а оно всё как-то случится само —

любовь — это не чайный пакетик,
чтобы заваривать дважды.
она не продаётся в вокзальных киосках,
как какой-нибудь энергетик,
сомнительно утоляющий жажду.

любовь — это сноски
на страницах наших ночей.

то, что когда-то было пляжем,
теперь утонуло в огнях.
было где-то часов десять вечера,
а волны заманчиво пенились на камнях.

не волнуйся, ты осталась замечена
хотя бы мной.

от терпких битов в закате
теплее даже богам

быстрее течет наша кровь
в удивлении изгибается бровь
от скольжения платья
по твоим ногам

очевидная и невероятная
такая приятная

ты
звёзд растекавшееся молоко

этим вечером
по бокалам клико

нам ничего не нужно —
ни здоровыми быть,
ни простуженными,
не стоять
и не плыть,
не кричать,
не скучать.
ни рассвета,

все мои демоны
уже почти что ручные,
теперь ты можешь их покормить
своей глиттер пудрой.

все мои строчки ночные
тебе я читаю утром.

музыка: Marek Iwaszkiewicz

*

жди меня, ночная Москва,
лови меня в отзвуках первого грома
и в ливнях весенних,
чувствуй на её длинных ресницах,

мои ночи — стихи, девчонка.

а ты в своей кофточке вязаной, синей
слизываешь сгущёнку,
до невозможности шоколадную,
с ложки,

а ножки

замри,
расскажи, как ты не встречаешься мне.
и где тебя носит только?
в мире / войне…
ты как иголка
в стоге мыслей извилистых и пафосных фраз.

море волнуется раз.

и они говорят мне:
«ты только попробуй,
ты даже не знаешь, каким будет финал.
ты уже ничего не сможешь,
сколько бы не отрицал.
сколько бы зим не переживал,
сколько имён бы не забывал,
сколько стихов бы не написал —

и у нас будет свой бар,
ну, знаешь, с текилой и джином
и с кофе от davidoff
на улице, пропахшей бензином,
пронизанной пулями чьих-то шагов.
и завистники станут искать недостатки,
но их никто никогда не найдёт.
в нём воздух будет прохладным и сладким,

каждая о тебе строка
претендует стать классикой,
и тебя хочется изучать
сильнее любого поэта.

и, знаешь,
это уже совсем
из рода фантастики,

в этом месяце
всё ещё лето
и холодные закаты,
моя пропавшая.
дороги нагреты
каблуками женщин,
идущими и стоящими,
а твои же «люблю»

сегодняшним облачным вечером
этой девочкой
дышит всё в моём доме,

а в телевизоре
один за другим
вещают вожди.

мы как маленькие касатки,
глупые,
изучаем повадки
друг друга
под лупами
с широко открытыми глазами,
путаясь с тормозами,
давим на газ.

времени совсем нисколько
на твоём питерском балконе.
я пью кофе, а ты куришь голубой "голуаз".
твой номер останется в моём телефоне.
и солнца виден краешек только.

и утро такое нежное,
мягкое,

ты, как смесь кислоты и олова,
критически ударяешь в голову.
и улыбка твоя заставляет смеяться,
то набирать высоту, то снижаться,
и зарываться в песок,
где, укутавшись в шаль,
лежит сам Эрнесто Че.
команданте, мне жаль,

у нас ничего не осталось.
я не могу целовать твои руки,
и бесконечная усталость
приходит под звуки
твоего смеха в моей голове.
мы слушали на траве
шум ветра
и растворялись в запахах лета,

в твоих
зеленоватых глазах —
то, чего у меня не было,
нет и, наверное,
никогда не будет.
во мне
читается
страх

давай завернёмся в шали,
чтобы нас не узнали,
mon cher,
и включим торшер,
выключив окружающий мир,
где нечего больше взять.
я хочу обнимать,
спрятав тебя ото всех

когда переливы
солнца
скрывают заливы,
вечность познавшие,
приходи ко мне —
я умею делать коктейли
с добавлением мяты
и пары ягод крыжовника,

ты сочетаешь в себе
все рассветы
и первые бессонные ночи,
после которых так хотелось воды.

и где ты теперь, где ты?

а я тебя очень,

ты сходишь с ума от цветов сирени,
а я люблю пересчитывать твои веснушки
и позволять закрываться под твой голос глазам,
голову опуская к тебе на колени.

к чёрту подушки. к чёрту любую.

у тебя для меня всегда есть тысячи слов,

с тобою хочется,
ах, и автостопом по Европе,
чтобы наши стопы
запомнили парижские бульвары
и английские шопы.
а Карловы Вары
своими пещерами
ловили наше дыхание,

если бы до тебя,
то подошло бы и верхнее боковое
без постельного белья
и абсолютно любое
настроение пограничников
с (добрыми)хмурыми лицами.
они меня пропустят
без задержания.

мне бы всегда рядом,
мне бы всегда близко
к твоим сквознякам
и твоим обелискам,
измазанным ядом
твоих острот,
а с твоих высот
мне бы срываться

мне океан приснился
и его ветра,
где я ещё не родился,
а ты ещё не умерла,
где мы ещё не знакомы,
где накрывает волнами,
где ликующие астрономы
награждают звёзды

я был рад отдать швартовы
и оторваться от портов приписки,
куда привозили дешёвый виски.

я помню, как оставлял этот город портовый,
в который ты меня заманила
тёплой апрельской ночью.

мои предрассветные
стихотворения,

написанные на салфетке
на кухонной скатерти,

без единого
местоимения —

сосчитай мои мысли, детка,
и сложи их в свою копилку.
обменяй их на ветку
вишни или метро и плитку
молочного шоколада.
напрочь убей своё горе.
прихлопни, как муху,
ради твоих эндорфинов.

сегодня мне стало всё равно — мне приходит достойная смена.
завяжу все амбиции и мечты, нервы, мысли и вены —
пусть будут набухшие, с просинью —
пусть кровь оставит свой след.
я, наверное, завяжу с тобой это осенью.

на тысячу лет.

нам нужно сегодня о многом…
знаешь, о чём не говорят в новостях — я не знаю, с чего начать.
проще, конечно, было бы промолчать.
а ты мне скажешь: «давай, раз уж начал, или не нужно было вообще начинать».
это сложнее, чем жить, и проще, чем умирать.
и я начну говорить в своей обычной манере, ну, ты знаешь, — глаза в глаза.
и я хотел бы на тормоза…
я хотел бы нажать на «стоп»,

музыка: Marek Iwaszkiewicz

*

тысячи голосов, миллионы лиц
и один темнеющий балкон.
время не имеет границ.

я открываю окна,
чтобы услышать города твоего песни,
и у подоконника грызу карандаш —
я же должен что-то писать.
например, о том, какой у тебя макияж,
или как я люблю с тобой засыпать.

о том, как мы ходим по пляжу

о тебе пишут утренние газеты
которые подбрасывают под дверь моей комнаты
в дешёвом отеле

все знают кто ты и где ты

а я только помню, как сонная ты
еле

пусть с нами
будет, что будет,
и с нашими снами,
и твоими
голубыми бусами.
только бы
среди всего мусора
и жизненной фальши

мы можем быть проще,
когда не одеты,
когда все сметы
на нас разорваны,
когда все монеты
потрачены
на последний звонок,
когда на чужой даче мы

здесь так же сыро, как вечером на финском заливе
в открытом кафе, где пьют дешёвое пиво, пугливо
оглядываясь, подростки, чтобы не попасть на глаза родителям
или их знакомым, особенно опасаясь таких же машин, как у их отцов,
а в особенности — их водителей.
здесь так же мигают светофоры в ожидании ночи,
и как бы совсем между прочим
поезда прибывают из одессы и сочи,

я буду встречать тебя на платформе,
не брит и не в форме
из-за вчерашней ночи.
мне, конечно, неловко
но не то, чтобы очень.

а до этого буду ехать в подземке
и просплю свою остановку.

это был просто не наш сентябрь.
все циферблаты сбиты,
и для меня открыты
дороги в октябрь,
такой же холодный,
как позавчерашняя лапша.

всё, что когда-то ценилось нами,

твои поцелуи — будто бы ритуал,
о котором никто никогда не знал.

на твоих губах
с малиновым вкусом помада —
и сейчас мне уже ничего не надо,
больше мне ничего не надо.

ты звала меня как-то античным богом,
даже не знаю, за что. мы не говорили ни о чём таком.
я тебя добивался слогом,
ты меня взглядом и каблуком.
ты будила моё вдохновение, и вытаскивала из кабаков,
и разлучала с извечной моей блади мэри,
а потом хлопали громко двери,
было множество ярких слов

мне казалось,
что она, будто бы,
состоит из чистейшего волшебства,
собранного по частичкам
во всех уголках планеты,

и солнечные зайчики
прыгают по её ресничкам,

всё равно что в туманных горах Исландии,
где небо пронзительно-синее,
искать себя в твоих ладонях
среди спутанных линий.

мы с тобой на определённой стадии,
которая устраивает нас обоих.

Я лежу на солёном песке,
погружённый в лето,
душу тоске
обменяв на билеты
до неба,
где тебя уже больше нету,
а в придачу —
раздражение кожи,

я приезжаю в твой город,
но не чувствую здесь себя.

дай мне хотя бы повод,
дай мне хотя бы зацепку,
что я здесь не просто так,
что я здесь не зря,
что я не один.

здравствуй, здравствуй моё одиночество.
разбирай меня на кусочки-трофеи.
пускай твои змеи
воздушные и земные
запомнят меня по чужим фотографиям
и бездарно выцарапанной эпитафии
в сердцах не родившихся.
злые

ты так любишь
стоящие в гавани корабли.
ты — человек земли.

твои волосы пахнут штормом,
у тебя вместо денег галька,
и по всем общепринятым нормам
ты не такая, как прочие.

я помню дождь.
он шёл и видел нас
довольно смазанными и не резкими,

а мы стояли
за полуприкрытыми занавесками
и смотрели друг другу в глаза.

я не хочу знать ни имени твоего, ни твоих привычек.
всё это совсем не важно.
у нас есть сигарета и несколько спичек,
и вместо номера на бумажке
ты написала: «у нас есть сейчас и не будет завтра».
а пока в сигаретном дыму остановок
я изучаю тебя по переплетению татуировок.

я помню, когда ни дня
без строчки друг другу.
а теперь я общаюсь
исключительно с вьюгой
и грязной минской зимой.
и курить бы одну за одной.
а теперь разлетаемся
со скоростью света мы.

ты обнимаешь меня у окна,
за которым по-прежнему снежно.
тихо и нежно
рассказываешь о чём-то, чего я не слышу.
мы тихо и мерно дышим.
а я вспоминаю, как летом
между морем и солнечным светом
в зное Крыма тонули,

она на меня смотрит
из-за аппарата кассового.
взгляд у неё бездушно-пластмассовый,
такой, что хочется убежать
и забиться в углу,
на пластинку поставить иглу
и заставить тихо жужжать
и вспомнить, что тебе всё равно.

август почти прошёл,
и нас ждёт кофе мокрым осенним утром.
лето сложено в стол
в виде фотоснимков и чьих-то вещей.
и будто ничей,
как котёнок, оставленный в переулке,
остался без лета
и твоих глаз, которые никогда не врали.

в квадрате моего плацкарта
прохладно, как в самом начале марта
в нашей съёмной квартире,
чьё дыхание зимнее
для меня открыло,
что нет ничего интимнее
твоего имени,
написанного мною акрилом

береги себя до самого конца,
пусть это совсем не ново.

пришли мне черты своего лица,
помнишь, как в детстве, в ммс.

тогда мы не знали ничего другого.
тогда имело немалый вес

когда ты зовёшь меня погостить,
ты предлагаешь кофе или чай,
а я хочу, как бы невзначай,
взглядом тебя попросить
подарить мне если не апрель,
то хотя бы самую слабую оттепель...

в этом городе,
дважды уже миллионнике,
среди тысяч и тысяч других
только на одном подоконнике
расцветают лимонники
в чьей-то богом забытой комнате.
а в извечном омуте
городского трафика,

нас накрывает сентябрьский циклон.
дождь по карнизу выстукивает джаз.
и стакан шотландского виски
сейчас так кстати.
и вязаный плед на твоей кровати
укрывает от целого мира нас.

крепче любого напитка

давай как будто мы вместе,
будто бы нет никаких «но».
когда за окном -200,
нам с тобой всё равно —
мы в нашей с тобой кровати.
мои джинсы и твоё платье
отброшены в сторону.
мы делим всё поровну.

и, кажется,
все границы пали,
то есть совсем не осталось границ.

девчонка, мы всё это проспали.

и память, где лёгкость твоих ресниц,
и сказки из разных стран,

в комнате с занавесками из бамбука,
чашками с чаем
и сахарной пудрой
ты не заметила, как наступило утро.

линия рассвета
была продолжением
линии

мои зрачки расширены от таблеток
в этом прокуренном заведении
где вроде бы всё слишком дорого
а мне вроде бы всё равно
от соседок
пахнет чем-то липким и сладким
в сравнении
с мокрым осенним днём

и снова в прогнозе отчаяние
и недоверие,
но немного увереннее
становится таяние
нашего ледяного барьера
и сферы
наших бесед
в беседках южного Крыма,

троллейбусом до Ялты
и сказки на ночь
под лунами у ветров на глазах
читала мне ты.
а у нас в головах
только море
и соль на губах,
красных от вишни

я был рад любому клочку бумаги
от тебя даже хоть раз в неделю
и любой мелочи из твоих историй,
а огни у вечерней Праги
так сильно хотели
заменить собой Чёрное море
и силу его приливов.
давай наподобие мимов

из труб всех соседних домов без остановки поднимается дым,
ведь ты живёшь на севере слишком уж дальнем.
но даже в самую холодную из зим
будет тепло хотя бы в твоей спальне.

мне снилось,
что в безысходности
мысли выпущенные
взрываются в нас,
героях мультфильма,
и бьющихся сильно
наших огромных сердцах
и глазах,

читая линии
на моих ладонях,
твои глаза казались
прищуренными слегка.

ты видела в них
нас обоих.

окунаясь в твою внутреннюю Японию,
чувствую себя дома,
где глинтвейн
и на пластинках симфонии,
где уютно, тепло и знакомо,
где по утрам играет Кобейн.
мне бы отправить желание
какому-нибудь всемогущему

ты, будто ночной вор,
ко мне приближаешься.

между нашими пальцами
рождается электричество,
когда ты меня касаешься,

и ни один прибор

Моя любовь будет вечной
к нотам твоей истерии.
Я — ровно такой же встречный
тебе. А помнишь ли, были
целым одной системы
космической, звёздной.
Теперь мы обычные люди
в поисках новой дозы,

свою актуальность
теряет время,
ценности,
некоторые моря
и тёплые ночи юга,
когда вспоминаю
начало
нашего сентября,

твои глаза
цвета морской воды.
они притягивают меня своим электричеством.
в них так глубоко,
что могли бы плавать киты.
и ради того,
чтобы им поклонялись,
я возродил бы язычество.