«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил, И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука; Но, боже мой, какая скука С больным сидеть и день и ночь, Не отходя ни шагу прочь! Какое низкое коварство Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмёт тебя!..». А.С. Пушкин
Немного ел, немного пил, В плену иллюзий жил Евгений. И дядин труп давно остыл Среди причудливых растений.
Он поливал их иногда — Герань, гортензии, алоэ. Евгений, гроб, их было двое, И дней спокойных череда.
Звенела мелочь по карманам, Росли ракеты и свекла. Неспешно кровь бойцов текла В деревни наши из Афгана.
Генсеки дохли каждый год. В очередях с утра стояли Герои чугуна и стали — Сорокаградусный народ.
Короче, жили налегке. Как Пушкин, солнышко светило. Онегин, сидя на толчке, Мог наслаждаться тем, что было.
Татьяна редко заходила, Поднять пыталась член и дух. Она Евгения любила, Но он инертен был и глух…
Но либералы, Горбачёв, Их жизнерадостные трели Взорвали мозг, сказав, почём В плену иллюзий жил Евгений.
И разливался плюрализм, И герменевтика вещала, Ито скоро будет новый «изм», Маршировать для счастья — мало!
Но объяснить никто не смог Нам про ответственность свободы. Пока все пели, под шумок Украли углеводороды!
Потом всему пришла хана. Сгорел Союз, развал и горечь. Жевала сникерсы страна, У власти вновь жирела сволочь.
Евгений тихо отползал, Бежав с окопов Перестройки. Он тонко чувствовал и знал Апокалиптичность русской тройки.
Гроб выл, чесался по ночам, С утра страдая паранойей. Онегин, глух к чужим речам, Беседы вёл с самим собою.
О том, что с правдой слита ложь, Порядка нету и морали, О том, что делай всё что хошь, Но делать что, не рассказали.
Как отказаться от гробов, Что в головах засели странных? Как без кисельных берегов, Как без молочных рек из крана?
Чуть не забыл я про Татьяну. Она учителем была. С Евгением, дурным и пьяным, С трудом, но иногда жила.
Когда настали перемены, Пошла работать в магазин. Её, бесчувственной к изменам, Увёз в Дубай один грузин.
Но потихоньку извели Апологетов перестройки. Гробы на кухнях зацвели В плену восточной новостройки.
И перепуганный народ решил — Пусть лучше будет Путин! Убрали новый поворот, Вернулись к старой доброй жути.
Переписали, как всегда, Гробы, историю, колени. Герань, гортензии, Евгений, За дядю пили иногда.
А он столетья, как живой, В цветах, привычно чем-то пахнет. На этом всё, пока не жахнет Господь по нам иной судьбой…
Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Стань как Пушкин, не ссы… “My uncle of the most honest rules When not jokingly rang, He made himself respect And it was better to invent. Its example is a science to others; But, my God, what a boredom With the patient to sit both day and night, Without leaving a step away! What a low insidiousness Fun half -dead To correct him pillows Sadly bring the medicine, Sigh and think to yourself: When the devil will take you! .. ". A.S. Pushkin
Ate a little, drank a little Evgeny lived in captivity of illusions. And the uncle's corpse has cooled for a long time Among the bizarre plants.
He watered them sometimes - Geranium, hydrangeas, aloe. Eugene, Coffin, there were two of them, And days of calm series.
The trifle rang in his pockets Rockets and beets grew. Slowly blood flowed Our villages are from Afghanistan.
The Secretary Generals were dead every year. In the lines in the morning stood The heroes of cast iron and steel - Forty people.
In short, they lived lightly. Like Pushkin, the sun was shining. Onegin, sitting on a push, Could enjoy what was.
Tatyana rarely came in I tried to raise a member and spirit. She loved Eugene But he was inert and deaf ...
But liberals, Gorbachev, Their cheerful trills They blew up the brain, saying how much Evgeny lived in captivity of illusions.
And pluralism spilled, And hermeneutics broadcast, The results will soon be a new "Izm", Marking for happiness is not enough!
But no one could explain We are about the responsibility of freedom. While they sang, under the noise Felled hydrocarbons!
Then the khan came to everything. The union, collapse and bitterness burned out. The country chewed sneakers In power, a bastard grew grew again.
Eugene quietly crawled out, Fleeing from the trenches of perestroika. He subtly felt and knew The apocalyptic of the Russian triple.
The coffin howled, scratched at night In the morning, suffering from paranoia. Onegin, deaf to other people's speeches, I was in conversations with itself.
That a lie is merged with the truth, There is no order and morality About what you want, But to do what, they did not tell.
How to abandon the coffins What are strange in their heads? Like without jelly shores, How without dairy rivers from a crane?
I almost forgot about Tatyana. She was a teacher. With Eugene, bad and drunk, With difficulty, but sometimes I lived.
When the changes have come I went to work in the store. Her, insensitive to treason, Took one Georgian to Dubai.
But slowly, they got over Apologists of perestroika. Coffins in the kitchens bloomed In captivity of the eastern new building.
And the frightened people decided - Let Putin be better! Removed a new turn They returned to the good old horror.
Rewritten, as always, Coffins, history, knees. Geranium, hydrangeas, Eugene, Sometimes they drank for an uncle.
And he is like a living In flowers, habitually smells of something. That's all, until it is The Lord is a different fate for us ...
Ah yes Pushkin, ah yes bitch son! Become like Pushkin, not sagged ...