Где гудок паровозный долог, как смертный стон, полосой отчужденья мчаться Бог весть откуда - мне пора успокоиться, руки сложив крестом, на сосновой полке, в глухом ожиданьи чуда.
Побегут виденья, почудится визг и вой - то пожар в степи, то любовь, будто ад кромешный. Посмотри, мой ангел, в какой океан сырой по реке времен уплывает кораблик грешный,
и пускай над ним, как рожок, запоет строка и дождем отольется трель с вороным отливом - и сверкнет прощанье музыкой языка, диабетом, щебетом, счастьем, взрывом -
словно трещина входит в хрустальный куб. Рельс приварен к рельсу, железо - к стали. Шелести, душа, не срываясь с губ, я устал с дороги. Мы все устали.
Посмотри, мой ангел, в какой океан сырой По реке времен уплывает кораблик грешный. Art. B. Kenzheev muses. In hell. Mishchuk
Where locomotive horn is long, like a death groan ROW race, God knows where - I've got to calm down, hands folded cross, on the pine shelf, in the deep hopes for a miracle.
Run vision, seemed to shriek and howl - the fire in the wilderness, then love like pandemonium. Look, my angel, what damp ocean river floats boat sinful times,
and let them over him like a horn, sing string and rain otoletsya trill with a raven sheen - and a flash of farewell music language, diabetes, twittering, happiness, explosion -
like the crack enters the crystal cube. The rail is welded to the rail, iron - to steel. The rustle of the soul, not jumping up from his lips, I'm tired of the way. We're all tired.
Look, my angel, what damp ocean By the time the river floats boat sinful.