Саша Прохоров все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Ушёл под воду холодной лужи, зашелушилась, рябая клякса...
К семи ларёк облизнулся дверью, и замер Кремль чёрно-белой пикчей...
Я — бабой с возу. Планете легче. В руках псалтирь. На лопатках - ласты.
Вернись, мой аист, пора обратно, к дубовым нарам с великой кичи.

Мой мозг был клетчат, а нынче рыхлый. Зевает, пахнет как теплотрасса.
Я попугайчик в Эдема брюхе, хуёвый ангел с ушами рыси.
Стою по плечи в свободном рынке. Я сжёг ушанку, давай без «здравствуй»,

А у нас в Союзе - берега крутые.
Берега крутые, да вода прозрачна.
Да земля как сахар. Да глаза - пустыни -
Удивляют мёртвых, усыпляют зрячих.

В голове тяжёлой душный липкий шёпот.
Руки наизнанку - и вперёд по небу.
Лишь берёзы знают, что там, что там, что там..

На ладони линии кривые, что улыбки в морге,
Радуги бровей заныли в мыльных пузырях заварки.
Глаз не понимают понятые запятых натёрли
Кролик упадёт в свою Россию, подавись зеваки

Барские замашки, машка ляжки досчитайся только.
Узкие подмышки, в них не книжки, в них по полотенцу.
Шёл на дно как самый видный Ашер, видел Азатота,

Бармалеи кусали друг друга, проснулись от этого,
Вялое солнце "родопи" потухло,
Улыбка - что флюгер (он верно советует),
Хыр! - в барабан, чтоб рассыпалось ухо,
пыльцой бы легло на безрадостный вакуум.
плакала, плакала - кто тут услышит??
и шышел не вышел, и зеркальце маками
в рыло рыгнуло. Молчишь, мой камыш?..

Я в гости к тебе пришёл. Сидел консьерж,как на паперти.
Ты накрыла. Ломился стол и даже рвались скатерти.
От всяких изысканных яств и повышенного внимания
Я стал матёр и горазд и всё крепче держал подстаканник.
Водка лилась рекой. Водка - она всегда так.
Стоит махнуть рукой и станешь её солдатом.
Ты была как погожий апрель - мокра и взбудораженна.
В стёкла стучался шмель. Впрочем, не это важно.

Ты их поедом что ли ешь, эти жилы болиголова?
расцарапал на горле брешь - поползли в неё богомолы,
раструбили тебе секрет, рассказали, под кем ты ходишь.
И что в нынешнем октябре, запретили им место сборищ.

А когда к ним вопрос возник, почему этот Гова главный?
Загорелись глаза у них: Их повысили в завы Сауны!
Всяко было, нелёгкий век многим так-то без фарту выпал,

В Новый год со старыми...

В новый год со старыми замашками,
Прихватив ментальных якорей чермет,
Чё бы нет? Ты любишь рукопашную
С вороньём зрачков - как на парад комет...

Вен прибой, метафорой Кандинского

Голова летела с плеч - губы палехом, не приемлимыми ведь стали методы.
День морозный был, стоял мёртвым павликом, наговаривал ноябрь, на меня поди
Мир с дыбов переверну, встанет на уши, захотелось причитать - соболезную,
Показалось мне в дыму, что весна уже, что листва на гильотинах - не лезвия.

Бесполезный я какой в эти дни ходил, от стены к стене давил дуги Роджера,
Час за часом жгли, те жглись - хмуро - нехотя,Всё тревожнее был вид у прохожего.
Снег шёл рыхлый, оставлял нас без выдохов, я в махровом бултыхалнул до безпамятства,

А кто-то воркует: деньги.
А кто-то ворует вишню.
Кто-то ревёт от удушья.
А этот - целует Вишну.
А тот обрамлён экстазом.
А в море парят мурены.
Кося своим третьим глазом,
Мой фюрер разгладит вены.

Как суетливый воробей травился зёрнышком,
Как в безответных снегирей кидали камушки…
Как причитали незадачливые кумушки,
Как пропивались заработанные денежки…

Не подходи к воротам замка, тупо спалишься,
Одень рубаху наизнанку в ночь тревожную…
Не зажигайте керосинку. Все товарищи

Нам нализаться бы брусничной вязкой браги,
Окоченевшим наждаком уснувших губ,
Но, слёз репейником заросшие, зрачков твоих овраги
Лобызают одиночества тайгу.

Пхеньянских вод игристых, в неводе скулящих
Пригонит жирных туч апрельская орда...
Играю только для тебя, играю в долгий-долгий ящик,

Не оскаленный город - деревня в дождливую пору.
Ямщики на троллейбусах воздух берут за грудки.
И ветра подпевают пропитым и матерным хором.
И слетаются чайки на запах цветущей реки.

В тополях отсверкали последние красные звёзды.
Светофор пристыжённо глядит воспалённым зрачком.
И ложится на шапки тумана протёртая простынь.

Бойся, бойся! Девка рыжая..
Зря боятся только трусы.
Взглядом пасмурным пристыжена?
Люди, говоришь, смеются?
Ваша свора людоедова
Гложет – батттюшки мои-то! -
Глаз мой ярко-фиолетовый,
Мои бронзовы копыта.

Жить, где ни попади, спать где попало, чтоб ты
Там не нашла меня. Эх, отвела бы судьба..
Даст мне попробовать артезианской воды
Друг мой последний. А поутру спустит собак.
Пить и надеяться на скоротечный конец
Не научили меня ни судьба, ни враги.
Ловят беззубые женщины вольных коней.
Но всё равно, как и ты, остаются одни.

Мартовсие рыси ласково мяучат.
Захлебнулись в рисе грозовые тучи.
Седовласы сторож барыне зевает:
Небо не прокормишь кляксами вуалей.

Разбежались блохи в дали пыльных прерий.
Безутешный Локи - бес - в одежде перья -

Мир густой какой, что тайга... эй там, сбавь-ка радио, слышишь? то-то же..
Дозревает брусника-ягода, нет, не то нынче небо, в пролежнях...
Где-то в самом глухом углу твоём что-то так незаметно щёлкнуло,
Что ресницы узлами спутались, а мозги просто - раз - и чёкнулись.

Глянь, из неба извёстка падает, а что дальше - стоять деревьями?
И сверкать алых глаз наградами, да зубов жёлтых ожерельями...
Ты куда, малой, полем тащишься? За дождём иду - третий день уже.

Грубей весеннего снега, но мягче стандартной пыли,
Радуюсь, но как серость. И письма лежат не вскрыты...
Вдоль стен проносятся своры. В зелёных автомобилях.
В соседней же зале бабки. Корпят над разбитым корытом.

Капуста мелким помолом. Воробьи облепившие ветки.
Всё стало землистого цвета. Земля нынче больше пухом...
И снятся мне, снятся павлины. В брутальных собачьих клетках.

Даже в голове еле-еле... В голове моей на мели мель.
Кыш-душа - дуршлаг карамели, шлак ношу в ней, неуловимой.
Жажду январей будит время. Стану злей и неумолимей.
Размолю горчичное семя, укушу за хвост смертный ливень.

Под забором скорчился стоик. Что вам стоит - взять да не плюнуть?
Горше прочих горьких настоек - бренди ваших взглядов угрюмых.
Заняла старуха косою столик. По соседству спит юность..

Язык что жужелица ползёт из жижи лица,
Скрути из пальцев шиши, до ять мозги расчеши,
О палец пальцем ударь - в лице зашкерится царь.
Жень-шень из шамбалы, вишь, - чифирь шлёт нам и гашиш.

Чеширским вайшьею вширь расту, шикарен и жив,
Поддат отец, в стан шутов ушёл его пыльный штоф.
И камышовый кошак, и шебутной порошок,

За тобой человек-невидимка стоит, его тень гложет оникс лица с твоим именем,
Хлюпает носа дупло, у второго лежит мой висок, хной заката окрашенный..
В час, когда мы на несметном одре, крепостные, для всех танцевали нагими,
Цветам полевым уже резали глотки. А в рюмках светало. Дышали адажио.

Пыль потрепав наждаком наших губ, вытек воздух, весь в ссадинах и поговорках,
Как пёс смотрит дом на казённый пейзаж, пёс не наш, но глаза - как две капли портвейна,
Ему всё равно теперь, топчутся в нём, или пьют лазурит рыжей фрау, но горько

В списках не значусь, значит, сердце, ты не шути так. Кладбище лучших качеств, Время мне тик-так, ти-так, тави...
Vita втайне от меня миновала.... Свинтят таймеры мои минотавры
Кто ты? Ты неприятель, очень приятно, я то тоже то так, то эндо - кринные перепады,
Подло на беде моей добиться победы. На козе кривой добраться до неба.
На горбу убитых выбиться в небо

С тыла улыбки флангов, метят фаланги стиры, в титрах моя изнанка, танками мир застиран до ран. РАно радуется сердце простою. Я рад, правда я ни фрау, ни праны не стою.

Бендюжники пьют за туман, за осень,
Вороны слетаются чёрной сотней,
И в позе четырнадцать/восемь-восемь
Насилуют пьяного в подворотне.
Крепчает мороз и скрипит по коже,
Лицо утонуло в моей улыбке.
Назавтра меня в тёплый гроб положат,
И будут качать под мотивы Шнитке.

Спит окурок, упавший из губ человечества с сучьим его «добрый день!»..
Бородатые сны, снова что-то про всадников, где-то я это уже...
Всё писал тебе письма, но голуби дохли, гноился на почте конверт...
И я ждал тот троллейбус, который хлебнёт меня, или трамвай номер шесть...

Утром ты расхрабрилась и просто ушла, заскулив ерундовым замком.
И кому теперь будет меня не хватать в каталажке с балконом на юг?
Ты же знаешь — сварливая бабка напротив укусит мой профиль глазком,

Отшипели оккультисты. rest in peace в халве гранитной.
Тигру съел Тимур и умер в куче ручек очумелых.
Шли шарпеи на кулисы. Крест всплакнул электролитом.
Дровосек целует Люми. Небо ногтем. Вечерело.

Короли чертополоха варят в пиве оплеухи.
Мягким знакам - по рубахе из бровей святаго духа.

Не различая хромоногого и пьяного,
Сажают в клетки, в землю, в очередь, в котлы.
А бабы воют каждый вечер несмеянами.
И расцветают в их беззубых ртах цветы.

Стал неприветливым. Стал очень подозрительным.
На сон грядущий примеряю пятаки.
Мне кто-то водку разбавляет растворителем..

Топил экстраверт интраверта в пучине, кусали мужчины другого мужчину,
и, знаешь, никто супротив не дышал, не умасливал их, оппонентов...
Планета, одетая в маде ин чина, покинула лето. Сними с плиты чайник.
Вот так же в душе у меня и в кишках, На что мне такая планета.

Как будто по разные стороны Стикса, мыдве искушённых падением птицы -
Ты на одном , я на другом, на высоком берегу, на крутом,
Из будок собачьих летят злые искры, мне пёс электрический жаждет приснится,

Купл.:

Em Am C H#
Добре, пани, прыг на пони, едем радугу глотать!
Em Am C H#
Наша память звёзд не помнит, нынче будем вспоминать.

Пр:

Паутиной Лаптевых
вяжет твой лёгкий сон…
Ты и любишь, верно, да как-то вокруг да около…
Я плюю в лицо тем, кто выдумал не сезон..
И стираю письма отточенной бритвой Оккама..
Тянет ноги к югу, а память - на северах.
Фальшь на фальши слышу в твоём отчуждённом хохоте.
И летит рябина на дно голубых веранд,

Кошка любила дремать в камине,
Ивы привыкли по швам трещать,
Папа придумал сказать: "аминь.
Детка, не льни-ка к чужим мощам.."

Снились касатки тебе однажды,
С горки слоёный пирог ребят...
Детки хребет - что горячий рашпиль,

Повезло тебе, нынче в золоте,
В тёплой ряженке, в тихом омуте..
Не чертей родишь, не в кострах горишь,
Осетры смердят в твоей комнате.

Не присытилась дрозофил зола,
Тень твоя стоит в четырёх углах.
Говорили мне: не тревожь её..

Люди, конечно, гавно, как-то раз сказал я себе,
Надо, однако, нежнее, помягче, раздавишь ведь...
Что ты всё время в ночи мне о днях ясных шепчешь и ясенях?
Как ты узрел в размозжённом моём отраженьи товарища?

Бойкий мой друг (его челядь зовёт указательным)
Крутит в виске моём вдоль золотого сечения..
Надо бы спрятать пшено в уголок потемней и себя за ним.

Пингвиний бог, пингвиний бог,
Зачем пингвинам не помог??
Зачем к моржам переметнулся,
О, позор, тебе, позор!
И даже старая касатка
Обещала жизнь несладкую
И рвёт моржей в солфетки,
Отливая бирюзой!

Медузы глядят на меня тенью Будды, они лижут вёсла, что держит Харон, И буду ли завтра я, али не буду, - не важен медузам итог похорон. И их гладкоствольные хари лучатся, они помнят танкеры, и ледокол, и не даровал им эсминец несчастий.. А я всё тону в обгоревшем трико..

Две жёлтые рыбы любуются миной. сгрызает остов каравеллы песок.. Минога мечтает о море, где льдины.. а я метром ниже, бледнее лицом..
Меня занесло в мелководье, и бродит, как брага, по дулям сожжённым, плотва. И снится Володя мне, дворник Володя, который мой череп вином поливал. Корыта глазниц заполняют мурены, по лёгким курсирует горький планктон. Полны ламинарии блёклые вены. И больше меня не тревожит никто... Лишь там, в кружке водки, уснули матросы, я вынес их сор из горящей избы... Они — смельчаки. Их не клюнут морозы, а время придёт — они смогут забыть..

как плюхнулось мягкое тело за дело, как в тёплом эфире порхало оно, у этих суровых ребят ежедневно случается случай, их принцип: «Не ной!». И вот я улёгся, казалось бы, мягко, и не создавая собой диссонанс, и губ головёшки кремируют раки, песок поглощает меня про запас...

«судьба называется», скажет мне папа, когда вслед за мной прикоснётся ко дну. Одна здесь беда — от меня будет запах. А так — хорошо у стихии в плену. Ни ваших сберкнижек, паролей и явок, лежи и корми себе моря дары. И море укроет своим одеялом души моей сахарной сочный нарыв. Меня занесло в мелководье, и бродит, как брага, по дулям сожжённым, плотва. И снится Володя мне, дворник Володя, который мой череп вином поливал. Корыта глазниц заполняют мурены, по лёгким курсирует горький планктон. Полны ламинарии блёклые вены. И больше меня не тревожит никто...

Выхожу на берег я, там резвится Берия,
Ледорубом лейбовым связь с кремлём потребовал.
Сердце мира обескровлено - Каменев уже Зиновьева
Ест с товарищем Бухариным, а завтра мы вопьёмся в хари им ...

Шла к Ягоде глина в сон, день начался с минуса.
И уже не кончится этот непонятный сон.
На Ежова нынче жор напал, ливнем льёт в народный рот напалм,

От гортензии в ваших печальных глазищах отвык.
Не кидаю монету. Стабильно не жду перемен.
В эту ночь я узнал – Розенкранц с Гильденстерном мертвы.
На кого вы меня, Розенкранц, на кого, Гильденстерн?!

Утопаю в узбекских улыбках и красном вине.
Госпожа канарейка, попойте со мной в унисон...
Ведь ну как же фальшиво всю ночь хор цикадий звенел,

Выгнут профиль.
С чечевицей доеден пирог.
Харкнул кровью
В очевидцев их бледный пророк.
В тучах утки.
Значит, осень. Марш наших кручин.
Почемучки
Нынче косят монашьи харчи.

Соседи мои - стрижи да летучие мыши -
(бесстрашный народец, что ветры хмельные лижут) -
Тоже не любят утро и что-то шепчут
Про уходящих звёзд бесноватый жемчуг.
Кто-то уставился в дом сквозь Луны монокль.
В тёплой смоле дождя тополя намокли.
Ветки их - пальцы ведьм - под дождём набрякли.
Дядя на кухне выпил и громко крякнул.

Сторож Абубакиров выстрелил солью в ноздри,
и из его квартиры странные сны полезли..
пусть все соседи знают - правду писал Чуковский,
вывернул наизнанку пыльные наши бездны..
мимо бегут окапи,сторожа взгляд-что скальпель,
каждый надрез на коже пыльных окон просчитан.
вырежет всем нам крылья и улететь заставит,
чтоб не мешали плавать Шивам, во лбу зашитым.

Глаза у тебя дымятся. Ушли пожары...
В измятых твоих ладонях ночуют змеи.
Твои героин и водку я съем, пожалуй.
И стану таким же чёрствым и неизменным.

На пальцах твоих немых - волдыри агатов.
Забрала щекочут губы твоих любимцев.
Зрачки у них - словно косточки винограда.

Злой и некрасивый мальчик Анатолий хочет стать юристом, а на

самом деле
Снится Толе поле, кровью пахнет ветер, это он умеет, физик-теоретик.
Вот идёт по школе толстый и, конечно, наш герой, который "Кто у нас

прилежный?"
А в глазах у Толи столько супер-яда, что любой погибнет, хватит

У меня в морозилке охра мяса Мурзилки,
рожки-ножки барашка, винни-пушьи опилки,
Эй, дитя полковое, не гнушайся их кровью,
Я дарю тебе детство, что же ты волком воешь?

На моей антресоли соловей рот мозолит
Хнычут Хиггса бозоны и апрель мезозоя.
Эй, старик седобродый! Мажь их на бутерброды.

В то холодное лето пятьдесят третьего,
Там, где мы с разных обочин вселенной,
Нас солнце предательски так и не встретило.
Хровь била хлопьями ядерной пены.
Извёстка осыпалась и мы расстаяли
Снежными бабами с мая на август,
А птицы слетались злопамятной стаей на

Храбрые все стали, шевелят хрустами,
Норовят местами с Богом поменятся,
А во взгляде Сталин, он научит стаю,
Как смотреть на небо, как схватить за яйца.

Про какую участь ты мне повествуешь?
Хочется покушать - убивай медведей.
Сердце не застудишь, будущего будешь?

За мною воздух набухал мозолями. худые локти клён вонзал мне в голову, в копчёных небесах под антресолями вчерашний полубокс расцвёл по-новому.
Гостил на все, аж зеркала попрятались, в помаде, отвернулись, вспыхнув чувствами... нас радовал конец субботы в пятницу. Гноился снег под трёхсотваттной люстрою..
Всесилен я - вселился во вселенную, врос дюбелем в мясистую галактику. Напичкав рот мой хитрыми соленьями, по-странному вела себя антарктика.
Ослепли бабки, пятились в платки свои, осознанно кусал себя за русское.. отчаянный пульсар в крови "динь-дон" звенит... пора бы мне не брезговать закусками...

Снег гроздью лезвий шинковали локоны придворных дам, дымящихся на площади. Спирали их причёсок одинокие не колыхнутся, не попросят большего...
Глодали псы мослы сырого облака, давились тёплой брагой ветра майского. а солнце вроде было, но инкогнито.. роса скопилась под ядрёной ряскою...
А с Богом диалога не хотелось бы? тут кто-то незнакомый похозяйничал... глянь, ящерица в хвост вгоняет челюсти... сквозняк с обратной стороны ждёт Павича..