пульсаnet все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

я лежу под невидимой капельницей,
тыльные стороны рук обращаются к небу, как лица подсолнухов в поле.
отнюдь не по доброй воле изображаю в холодной кровати Христово распятие:
катетеры в венах вместо ржавых гвоздей в ладонях.

стражники смерти в белых халатах занавесили пыльные шторы в одиночной камере или палате,
в летаргическом сне я пью вино из одуванчиков и плету венки из соцветия наших объятий,
а когда прервется алая нить на аквариуме монитора, обернувшись красной строкой по заключениям медэксперта,

из лета как из котла протекла, пробилась из-под завала.
а тут все палят дотла, и колокола.

сначала не помнишь, когда дома последний раз ночевала,
потом – когда дома просто была.
однако кроме твоих корабля и бала
есть еще другие дела.

знаешь, так бывает просто,
бросаются в руки предметы острые,
а одиночество - в глаза.
солью разъедает остатки дорог со злостью,
пламенем до небес полыхает совесть,
и тебе не вернуться назад.
"все слова уже сказаны", хочешь того или нет
и "все песни допеты", снова правый наушник сдох.

в прошлой жизни мы были с тобой неделимым,
чем-то целым и невредимым.
а небо плакало радугой,
и птицы пели лишь радость.
вместо масок - улыбки,
вместо фотографий, которые просятся в клочья, -
смешные картинки
несмешного комикса нашей жизни и детских и добрых книжек.

может мне стоит сказать, что осень в моем дворе прилюдно любит зима,
что города, сошедшие с ума, поглотила мгла и стрела, что летит со скоростью звука, в каждой секунде нажимает на стоп.
может ты хочешь услышать, что мною забыто все, и метели нашей разлуки больше не бросают меня в озноб?
может мне не суждено узнать, как жить в мире, в котором передо мной всегда закрываются двери..
еще раз кого-то принять, открыться, поверить
- беспроигрышная лотерея, в качестве приза - прямая путевка в гроб.
не смогла стереться с лица земли и лицо с лица,
прости,

колыхались колосья на мраморе одиноких полей,
на полях у каемки газетного шрифта давно не звенит телефон.
не звенит больше воздух, пронзаясь улыбкой твоей,
и тоскливо поет чье-то сердце, как сломанный граммофон.
расцветали цветы, расцветала весна в до боли живой душе,
не стучи в мою дверь, не души мое одиночество.
одиночество вместо заглавия, темы, одиночество как клише;
где взять силы на вдох, когда больше дышать не хочется?

пожалуйста, держись подальше от ножниц,
они могут случайно вспороть вены шелковым нитям,
оставь себе на запас свои собственные проблемы -
не заставляй грустить кукловода.

свобода снова махнет на прощанье рукой, сменив декорации, рассыпав по куполу небосвода звездную фольгу.
и кажется, будто можешь так много,
но на деле задыхаешься на бегу

каждый поступок имеет причину,
имеет последствия каждый неверно продуманный ход.
и если время грозит остановкой сердца в нехватке адреналина,
значит давно пора уже снять свою жизнь с режима "автопилот".
из-за чего кто-то светлый до тла ежедневно сгорает
затем лишь, чтоб кто-то везучий сумел продолжать путь вперед?
уже не живет, а скорее, себя изживает,
в семь утра, раздавленный стоя в маршрутке, в себе зависает

я давно сложила себя в коробочку воспоминаний,
наложив кучу фильтров из инстаграма и приторно грустных мелодий.
километрами кинолент наших безмолвных цикличных прощаний
проявляется мое к тебе чувство "уже не больно".
космонавты седлали ракеты, а с неба падали звезды,
не успев загадать сто желаний упрямо шагну под колеса.
теоремами и аксиомами в квадрате теперь мои слезы,
а у тебя и без пифагора всегда было слишком просто.

небо исполосовано высоковольтными, небо пишет в дневнике пером перьевого облака.
кукушка, кукушка, скажи: сколько еще мне?
по чьей-то вине начинаем разбираться в вине, хоть оно все равно одинаково горькое.
и горько мне, и прошлое щекочет за пятки - с него гладки взятки,
и, наступая на веки канализационных стоков, мечтаешь поиграть с темнотой в прятки,
побить все рекорды и раствориться в стакане зеленого чая нерастворимой глюкозой.
не чаяла дожить до такого дня, когда боль станет новым видом наркоза,
и желтые розы перестанут быть символом расставания;

а на улице в обе стороны ни души,
слышно лишь лай собак и собственный стук шагов.
и беззвучно ступает маленький пьяный Бог,
оставляя внутренний холод следами от лимфоузлов.
и пока в кабаках плачет старая скрипка навзрыд,
и в потемках квартирных часами дрожит потолок,
в переходе ночном лишь с протянутой грязной рукой
вместе с ревом машин растворяется маленький Бог.

грустные статусы, тихие песни,
от мира закрывшись в сплетении тьмы,
ты молча уставился вдаль, в бесконечность
и тихо звучит теперь громкое "мы".
мы - рокот галактик, мы - дети вселенной,
хоть с разных планет, но приют наш один;
всё резко вдруг стало неважным, наверно -
нас вновь растворяет космический дым.

путешествия в рассветы до свертывания капилляров неба и бездонной темноты,
я воскресаю из пустоты, только когда запястье обжигают пальцы чьей-то руки,
а они чужие все,
чужие.
не поворачивайся спиной ни к людям, ни к зеркалам, снова найдешь проржавевшие ложью ножи,
не расплачивайся взглядом в глаза, они у тебя давно уже не живые, хоть и дрожью по коже.
в моей обители только наполовину пустые стаканы и терновое ложе.
ты можешь кричать, никто не поможет, даже стены, умеющие лишь падать на черепную коробку ночами.

сошлись ли так звезды на небе, разошлись ли по швам невесомые тонкие ткани,
но десятым июньским днем стены роддома впитали первый невинный крик.
солнце слепило еще слепые глаза, разбился первородного греха многогранник,
прости, что твоя жизнь с этих пор в такой горький зашла тупик.
первый ребенок, последняя кукла, но ты не успела в меня хоть чуть-чуть поиграть;
игрушка с большими глазами, которую нужно кормить по часам и укладывать спать.
а мне ночью никак не уснуть, я любила твой голос, осторожно поющий во тьме,
а сейчас мне поют только детские страхи в моем летаргическом сне.

прежде, чем сказать, ты подумай, хотя бы раз.
серый мир топился в слезах и терялся в обрывках фраз,
а за окном капелью апрель утешает продрогших птиц,
и которую ночь подряд тьма сметает росу с невесомых твоих ресниц.
закрываются створки дверей, оставляя тебя вне себя,
и ты думаешь, кем бы ты был, если б не было вечного "Я".
ветер шепчет про грозы, рассветы, туман над рекой,
а в твоей голове лишь о том, что вы больше "не те" и о том, что уже неизбежно "не твой".

Еще не успел разрыдаться капелью апрель,
я смотрю на тебя, а тебе восемнадцать.
Вписки, выписки из медицинской карты о состоянии нездоровья.
Кровь более не греет ладони, липкое мыло не смывается с кожи, скользит.
Сквозит холодом изо всех щелей,
да из каждого слова.
Ты снова торопишься не домой, у тебя давно уже нету дома,
крыши над головой; в голове в океане апатии пятками не достать до дна.

а ты еще веришь в счастливый конец? да и во что-нибудь веришь ли, умудренный надцатилетним жизненным опытом?
опыты на человеке давно легальны, по вторникам теперь со скидкой, смотри, чтобы тебя не вскрыло потом.
противоречие между своими мыслями и мыслями большинства обильным кровотечением по утрам хлещет из носа,
ну ты же опытный, друг, так не запачкай просроченным гемоглобином свои новые модные кроссы.

если твоя вера еще не испачкалась об цензуру и об ржавый налет коммунальных притонов-квартир,
если ты еще надеешься, что зомбированный народ перебесится, успокоится и внезапно настанет вселенский мир,
если спустя надцать лет, ты по-прежнему ищешь себя среди сточных каналов и обшарпанных мертвых душ,-

я стою на коленях, в лицо сквозняком неизвестность,
моя кожа обуглилась мраморным холодом пола.
кто-то в чай вместо сахара преданность, верность и честность,
а я - помесь дворняги с налетом чего-то святого.
мир меня потерял, или я потерялась, не знаю,
я - борец за свободу, которой всегда опасалась.
список вредных привычек закончен хождением по краю.
я опять за чертой. победила ли? доигралась.

на останки памяти слетаются черные птицы,
волнуя взмахами крыльев глубокий омут, с трудом упоенный забвением.
суждено ли нам еще встретиться или проще в цветных напитках забыться,
рассеяться с солнца лучами во время его затмения
и помутнения разума, от которого и следа не осталось.
а мне бы вернуться туда не надолго, на секунду, на самую малость,
хотя никому не понятно, что меня там так держит.
минутная нежность смывала свой макияж прохладным весенним ливнем,

эта история о том, как на меридиане встречной полосы приютился маленький человек,
как проезжающие машины изумленно распахивали фары глазниц во всё пробензиненное лицо.
как шины ругались пятиэтажным скрипом подержанной китайской резины,
как жизнь имеет привычку оборачиваться трагикомедией с далеко не смешным концом.

хотя нет, подожди, я хотела рассказать совсем не о том.

вот история человека, что жил лишь полетами в сказочных детских снах,

думали, спустим на тормозах,
вместо этого себя спустили
в горькую подземку. на глазах
у поездов прорывались слезы.
ангелы, сидя на облаках
приуныли
и тоже спустились.
целовали руки. гладили головы.

увези меня отсюда, пожалуйста,
прибоем по губам вместо пощечин бросаются громкие фразы,
воспоминания раздают наскоро картами пасьянса.
неприкосновенность свою хранить до новых героев
и стать недотрогой геранью на простывшем подоконнике под шторами из детских кошмаров.
и штормами очерчивать гранью дозволенного тебе, тобой и тебя;
выхлопами дыхания столицы мечтать о сантиметрах до твоего плеча, ломать все линейки и транспортиры,
пить из кувшина протухшую воду, похожую на живой источник в омуте бесконечно сужающейся перспективы.

заходи, поговорим?
ты перестал навещать меня даже под капельницей заплаканных снов,
а инъекции тепла достаются рукам,
но уже не моим.
среди сотен миров не осталось мира, в котором осталось хоть что-то еще, кроме глубины узоров на теле.
разве об этом мы когда-то мечтали?
разве этого мы с тобой когда-то хотели?

я бы стала лучше, наверно,
но так уж принято начинать новую жизнь с понедельника или нового года.
а ты приезжай, будем вместе дышать выхлопами душного города, курить кислородом и жаловаться на вечно плохую погоду и вечные бури в стаканах.
пока ты тушищь руки в пустых карманах, у кабелей нервных волокон перегорает внутренняя изоляция,
и площадь революции становится площадью инсталляции твоего второго я и неожиданно осознанного бессознательного.
и площадь восстания станет площадью расставания, когда мы окрестим друг друга проклятиями, посвятим в предатели и впадем вместе с осенними листьями в состояние комы.
мы уже так давно знакомы, но однажды ты не вспомнишь моего лица и забудешь мой тембр голоса, -
не самая лучшая концовка для сюжета, которому не пророчили конца, но бросаются в ветер волосы, запястья в чужие ладони.