корабельные сосны все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

У вас точно те же глаза, что у меня, но вы открываете их так широко, как я боюсь открыть даже ночью, высматривая белые точки на грязно-фиолетовом фоне. У вас точно те же глаза, что у меня, но там, где я щурюсь, вы смотрите прямо в ветер, и всю пыль и прах из ветра принимают ваши прекрасные глаза.

И вы плачете, вымывая грязь, что осела на ваших открытых сердцах. Выбиваясь из сил, забывая про сон и еду, вы принимаете мир, как подкидыша, и оплакиваете его смерть от воспаления лёгких или недостатка любви.

Я не открываю дверь, оставляю незваного младенца замерзать на пороге.

Недавно я боялся стать крепким уверенным деревом, пустить корни в почву спокойствия, а теперь привык думать, что не боюсь, научился утешать себя сделанным и верить в то, что еще хочется сделать. Но за удобной диалектикой сложенных в предложения букв я едва ли стал ближе к пониманию огромного леса в собственной голове. Я теряюсь там, чуть выходя за пределы исхоженных троп, совсем как в то время, когда еще надеялся найти книгу, в которой будет написано, как жить.

Среди тысяч причудливых прекрасных сосен в лесу я тщательно ищу только прямые, прочные, высокие, чтобы гордо назвать их корабельными. И каждую находку я срубаю и гордо зову творением. и этот жестокий конвейер я гордо зову творчеством.

Но на почве робких трясущихся рук гораздо лучше прорастали слабые семена знания и понимания себя, а могу ли я любить что-то, не понимая?

Переждав день, я выхожу на улицу и под жёлтым светом фонарей нахожу покой.
Под солнцем только одна тень, и даже она умирает в полдень; здесь со мной всегда несколько разных, причудливой формы, они сменяются и с ними никогда не скучно и не одиноко, страхи прячутся в темноте, не показываются из подворотен.

Но один раз я обнаружил себя среди зудящего зноя на проспекте в полдень, где десятки солнц дрожали в бугристом зеркале металла столкнувшихся в лоб автомобилей. Мои чёрные волосы не отражают света, ветер стих, только дрожит в восходящих потоках горячего воздуха чужая смерть и как будто здесь же вся моя жизнь.

Тогда я нашёл силы смотреть вокруг, не только себе под ноги, и в ярком дневном свете видеть себя, свой страх перед городами, до крыш затопленными густой повседневностью, и усталостью каждого человека в густой толпе.

Я искал деятельной свободы, порывов ветра в немой степи, где я совершенно один лежал на земле, видел синие ночи без костров одну за одной, видел, как в обе стороны словно в никуда тянется цепь столбов, и гул проводов - единственный звук, который был там слышен. Каждую секунду электричество неслось из точки А в точку Б, а в пустоте на полпути между ними, маленький и немой, я был подвешен и потерян.
Но я вырос, поднялся с земли, зажёг большой огонь, я чувствую его жар, но этого мало.

Паровые котлы, которые я строил для огня, расплавились, не дав тяги, я кручусь вхолостую, и мы еще никуда не едем. Желание жить - это еще не жизнь, сколько песен о желании петь мне нужно придумать, чтобы наконец открыть рот?

Я больше не один, и теперь я даже не верю - я уверен, я знаю, что рельсы опоясают степь, и по ним сквозь покой и штиль поедем мы - мы так сами создадим ветер, который почувствуем на своих лицах, мы не боимся.

"у меня есть голос, и когда я найду своё имя, я буду петь его каждый день"

Страх - это огромный пёс, он отрывает от меня куски плоти, он несёт их к твоему порогу. Он убеждён, что ты, как и он, жаждешь окровавленных трофеев, он твердит, что мир - это холодное и злое место, и что я могу любить только себя.

Я не верю псу и больше не боюсь любить не себя.

Лица тех, о ком я думал, как о друзьях, постепенно сливаются с белым фоном, растворяются буквы слов, которые когда-то долго звенели в ушах. Живые фигуры, которые я узнавал издалека, застывают декорациями, целые жизни, открытые прежде, становятся просто пыльным архивом.

Я думал, что должен освобождать место, отрицать, я стыдился, забывал, изживал, пережёвывал, это было подло. И ради себя, ради всех, кого я еще встречу, я должен перестать бояться тех, кого знал, а больше не знаю.

Новые деревья тянутся вверх, и я люблю их, но те, что повалены ветром, не станут просто древесиной. Я знаю каждый ствол, вырезаю на них своё имя, чтобы не перепутать, не смешать, не потерять, и даже если каждое дерево однажды рухнет, каждая зелёная крона однажды была, и сквозь сожаления по-прежнему со мной.

У меня не осталось сил на самоанализ как исток творчества; у меня не осталось соображений о маленьком месте в маленькой культуре; не осталось красивых слов (метафорической репрезентации рефлексивных усилий); все что осталось - глухая и злая тоска по городу, где я вырос.

Моя судьба не отличается хотя бы каким-либо трагизмом, я совершенно непримечателен, и тождественен тысяче других, и из местной пыльной картотеки жизней только наугад мою с примятым краем карту вы вытащите. Как колония тараканов в гнилых стенах общаги, мы здесь до ближайшего раза, когда они нас потравят, а пока бегаем по кратчайшему пути к еде, любви, зрелищам чтобы насильно забыть, где мы находимся.
Но неужели я один не чувствую права улыбаться, вешать шторы, обустраивать свой уютный карцер, когда за ширмой быта сидит безжалостное знание четырехзначного числа в окне измерения расстояния в google earth между геолокацией и маркером дом.

У меня нет оправданий своей нелепости, я сыт и одет, мне не о чем тревожиться. Не иначе как все свои горести я изобрел, чтобы уклониться от работы.