Мать Тереза все тексты (слова) песен, переводы, видео, клипы

Всё то же, только ложь гнуснее, только пыль чернеет, только степь пустеет.
Всё то же, только взгляд яснеет, только суть взрослеет, только дух не тлеет.
Руки скульптора, связанные с солнцем, живут.
Плачь, плачь, плачь, плач.
В окна пьяные два ангела забаву плетут.
Плачь, плачь, плачь, плач.
Всё то же, только труд поможет.
Полюбить Елец, наш святой пиздец.

Я знаю, что ты хочешь всё продать.
Продать всё, что ты можешь, в твоей власти.
Потом ты очень хочешь, чтобы здесь не пахло.
И ты тому заплатишь, кто будет убирать.

33 рубля
и в подарок чипсы.

Адские дни, слава богу, ушли.
И я потерял всё, ничего не найдя.
А то, что имею, можно легко отобрать.
Адские дни лишь во снах.
Я приближаюсь к тебе.
Я люблю твоё тело, целую тебя.
Но ты холодна, безответна, как я.
Просыпаясь, я иду на работу, общаюсь с людьми, читаю стихи.

Мы продали в рабство закон зеркал.
Нами движут свойства отцов и мам.
Теми движет Марс, а этими Венера.
Всяк распределяет свой вклад в умы.
Даже те, кто слеп, те впереди.
Кто-то на конях, а кто-то на такси.
Шагая по мосту к будущему сну.
С предчувствием надежд остаться без одежд.

Я еду в общественном транспорте и думаю только о том.
Что вышла в мире оказия в связи с проблемой эвтаназии.
И что нам расскажут эти ангельские глазки?
Какие-такие дьявольские сказки?
О, эти милые глазки!
А сегодня, по случаю праздника, светло в комнате моей.
По углам гирлянды и фонарик, а зовут меня Андрей.
С каждым годом всё добрее и добрей.

Декадент и проститутка Гришка Коган.
Был начальством изначально забракован.
И как бы не был политически подкован.
Гришка Коган изначально забракован.
Куда ни плюнь, там гений, и каждый третий — гей.
В красивой чёрной форме, чем выше чин — тем злей.
Бей, злей.
Вот поэтому я дам тебе рубль, а два не дам.

Боюсь, вы заняты собой, боюсь, вам некогда сейчас.
Вы так устали, что, боюсь, вам будет некогда и завтра.
Боюсь, в ближайший выходной я снова с вами не напьюсь.
Боюсь, боюсь.
За вас не помолюсь.
Боюсь, что некогда сейчас.
Боюсь, что некогда и завтра.
Ну, некогда — и хорошо.

Какой ледяной этот свет.
Какой это странный полёт.
Но больше никто не умрёт.
И больше никто не соврёт.
Степь в голове, степь.
Снаружи мокрый снег и лужи.
И звёзды, как гвозди, и дерево-небо.
Бегущий по следу, не ведая, где был.

Сладкий запах волос Валькирий.
Сладкий запах её волос.
Остаётся лишь один вопрос.
Сладкий запах волос Валькирий.
Сладкий запах её волос.
Вместо него я вдыхаю бензин, нитротолуол и медный купорос.
И в заброшенном доме, в пустоте нежилой.
Вспоминать сладкий запах её волос.

вечный лох

конверт
отправил письмо в нью-йорк на уол стрит

доканал геноцид
ве ве веечный лох
вечный лох упал с облаков в одиночество снов, скрывает свое ничего от других, в ночной тишине он спокоен и тих

Злые дети колят куклы. в алфавите стонут буквы. танцем племя всё объято.
много ангелам работы. снег идёт по вечерам. пялится в окно фонарь. в небе
пьяная луна тихим ужасом полна. sex, drugs, rock-n-roll. бабы, водка, виктор
цой. на воде — огонь. на игле — христос. без интриг жиды. ну а я без памяти. в
нарушенье логики, стиля, орфографии. сашин грустный взгляд со школьной
фотографии. у попа была собака, он её убил. после он, масон проклятый, с
ведьмами блудил.

Вышла другая «пэсня», другая музыка, другие слова.
Вышло что-то неизвестное.
Так бывает, если солнце исчезло.
Если солнце ушло за облака.
Не знаю ничего, страдаю очень-очень.
Хочу я выпить волчье молоко, но, но, но, но…
Всё так бессмысленно, всё так, когда-то в прошлом.
Поможет только волчье молоко.

Всё, и даже больше нечего.
Петь песни для глухих, немому чувачку, умершему вчера, Ра.
Всё, всё. Вся наша ложь засвечена.
А правда существует, сама и по себе, и без меня, и без тебя.
Мы все немного здесь в гостях.
И все танцуем на костях.
Воров, богов и проклятых поэтов.
А так хотелось посмотреть в твои бездонные глаза.

Так они принимали, все по очереди, присяги.
Не сказать, чтобы всем так уж нравилось.
Кто-то не хотел начинать переписывать историю начисто.
Сильно не хотел, нервно теребя пальцами.
Всё спокойней относясь к собственной смерти.
Определённо ничего, ничего страшного.
Ничего важного.
Живя для себя, как ты.

Нас пробили по компьютеру.
И нас внесли в реестр.
Кто из нас сколько весит, и кто из нас сколько ест.
Кто-то секретный знает всё, в курсе каждого движения.
Ты не успел подумать, а тебе уже поступило предложение.
И время — холодный поток, что уносит нас дальше, дальше и дальше.
Грамм правды на литр фальши.
И дальше, и дальше, всё дальше и дальше.

Открой глаза, идёт гроза.
В ладонях тает бирюза.
Трамвай, сошедший с рельс, уходит
за безразличный горизонт.
Как в небе, капля я свинца.
Как в море отражение рассвета.
Я стану черным журавлём,
чтоб оставаться в мире этом.

Ничего не кончится с тобой и без тебя.
Только две воды и только два огня.
Что бы ты не делал, что с тобой, что без тебя.
Вот она живая — а вот и мёртвая.
Кто ненавидел всех и вся, любви достигнет рано или поздно.
И чёрная дыра мила тому, кто зажигает звёзды.
Кто ненавидел всех и вся, любви достигнет рано или поздно.
Из мук твоих намелется мука.

Корабли
все от пристани ушли вчера
у причала только ты и я
нам прохладно без брони вранья
мы уснем здесь не дождавшись дня
и обнявшись сложим гимн земле
полетим кататься на метле
и купаться в предрассветной мгле

пусть все увидят,что я болен.И не во сне,а наяву.Что я иду,и я в бреду.Среди набивших рот оскомин.Я ковыляю с костылём.Махаю тощими руками.Со мной беззубая жена.Дитя,изьеденное вшами. Я онемел от ваших слов.Мне нужно в сущности,так мало.Чтоб раствориться средь снегов,последней каплею обмана.Под тихим светом Византии.Кричит петух,блестит топор.Сплелись в невидимый узор.И разорваться нету силы.Мы на краю чужой могилы.

Возможно что-то было, но прошло легко и незаметно.
Оставила меня моя душа.
Хотела быть по выходным со мною откровенна и танцевать на лезвие ножа.
Моя душа давно со мной как будто незнакома.
Появится во сне и пропадёт.
Она вольна наверное бродить и быть без дома.
Не знаю, где она, и как она живёт.
Я вижу лишь ложь на лжи.

Доверчивый омут принял тебя.
Осыпались звёзды и спят облака.
Хрустальная ночь, любит тебя.
Оставила руны Мара-река, и веки сомкнули седые века.
Осыпались звёзды, спят облака.
Хрустальная ночь любит тебя.
Сзади река, руны, река.
Старый стал молод и спят облака.

Закат над городом повис.
Печален путь и тёмен лес.
Мечты, как эти листья, ветер вдаль уносит.
Мне нужно знать тебя поближе.
Из всех одна ты мне нужна.
Я проживу и без Парижа.
Но пропаду я без тебя, Валькирия.
Мои друзья зовут меня.

мы все когда-нибудь сольемся,
потом мы снова разольемся,
а был бы воздух было б чем дышать.
и был бы мил бы белый день,
и с нами в унисон
запели б звезды

выходит так, что звезды

Здравствуй, сын.
Я друг врагу.
Ты — брат ему.
Здравствуй, дочь.
Я вновь не прочь ему помочь.
Раздвинуть ночь, перетолочь.
Сбросить с плеч огрызки слов, подмётки снов.
Лечь на снег. С самой весной блудить, злой зной.

Декабристы свой пацифик сдали в баню.
Педерасты обменяли дружбу на прохладу.
Стихоплёты, словно спички, жгут друг друга.
Роковые люди стали чуть добрей друг к другу.
В закоптелый час разлуки светит солнце.
У моей теперешней подруги за оконцем.
Мимолётны сновиденья, словно праздник дня рожденья.
Роковые люди: «Ах!» — появился я на свет.

Разницы теперь никакой, нарочно или без умысла.
Теперь мы связаны одной судьбой.
Чувствуем, дышим похожим способом.
Не жаль утраченных иллюзий.
Иллюзий много — жизнь одна.
Мне не нужна твоя вина.
Иллюзий очень много — жизнь одна.
Как слаженно всё сложено.

Не будет дома, будет воля, отпусти меня.
На солнцем выжженные, солью исходящие поля.
Найти обломок янтаря и сжечь его в забвения дым.
Быть дураком на пепелище мой единственный удел.
Быть постоянно в стороне, остаться тенью между тел.
Настанет утро. Ты проснёшься, встанешь с правильной ноги.
И зазвонит вдруг телефон. Иуда, ты?

Я видел казнь, казнили мужа.
За то, что он пил холод стужи.
Босой, в колодках, грудь нараспашку.
На теле синь армейской пряжки.
Да.
Он сеял хлеб, он жал словищи.
Он мог сказать — так ветер свищет!
Он гнул подковы из новых слов.

Когда-нибудь милый пепел уйдёт, взорвутся мосты и застынут часы.
Когда-нибудь фигура замрёт, водящий очнётся и бодрый заснёт.
Белый кайф из кармана верни Григоряну.
Я даю один за сто — ты забудешь свою маму.
Когда-нибудь, может быть, никогда.
Не поднялась рука, не сорвалась чека.
Когда-нибудь агнец жертву найдёт.
Одинокий трамвай по прямой дороге в рай.

И я устал, но я не сплю.
В самом конце, когда все предадут,
а Мойше останется.
Как это глупо — своим убийцам кланяться.
И как это тупо — видеть в зеркале своего судью.
Кто хотел умереть, тот и умер, потом воскрес
и по сердцу шатается.
Как сказала б моя жена:

А парень рос-рос.
А парень вырос и подрос.
И теперь у парня.
А красный-красный нос.
Компьютер, компьютер, ответь на вопрос: «А почему у парня, а красный-
красный нос?»
А парень рос-рос.
А парень вырос и подрос.

На лице моём вуаль.
Маска правды, лик обмана.
Ртуть в глазах, в руках печать.
Потерялся я в тумане.
И не нужно объясняться в опереточной любви.
Лучше чаще улыбаться и кайфовый чёрный фрак носить.
В моих жилах кровь прозрачна, безупречна и чиста.
А слова мои невзрачны, словно талая вода.

В мире лишённом смысла.
Где хаос подменил гармонию.
Где пустота играет на баяне свою знаменитую симфонию.
Вот в этом мире, лишённом смысла.
В мире плоти и удовольствия.
Повстречались как-то раз ты и я, и я начал обретать спокойствие.
Ведь если взять и просто открыться.
И помолиться, так сказать, на убийцу.

Минут пятнадцать целых, может, за весь такой недолгий путь.
Ты ощущаешь сопричастность, и ничего нельзя вернуть.
Минут пятнадцать целых, может, за весь такой недлинный путь.
Минут пятнадцать целых, может, и ничего нельзя вернуть.
А может в воду заглянуть?
Свернуть в овраг, в цыганский табор.
Там раньше крали лошадей, потом пошло всё в ход подряд.
Потрёт жестянку Алладин, попросит путь, исполненный покоя и печали.

Улетают мысли и дела
И во дворе накошена трава
И не какие люди, просто в дрова
Друг перед другом качают права!

У тебя полномочные права
Ты стоишь и слушаешь просто дрова
Как всегда кочают права

Каждый на своём месте и каждый на своём посту.
С остервенением готовится к изнуряющей молитве и посту.
И не спеша, и не крича, ты станцуешь ча-ча-ча и посмотришь ты в окно.
А там белым-белым-бело, а там всё снегом замело.
А я присел к тебе на ухо.
Ты, Колюха, ты послухай.
Дам тебе совет один: бойся ты глубинных мин.
И наверху — гладь океана, чайки реют над волнами.

Не виню за то, что молчите.
Не виню за то, что живы.
Не виню, что за городом в поле,
словно кровь на снегу, снегири.
Не виню за тихую радость.
Не виню за светлую грусть.
Не виню за хамство и слабость.
Не виню, не виню, не виню.

Несмотря на смерть и ничтожность человека.
Верю я, что где-то, где-то.
Есть то, что здесь мне не найти.
Несмотря на то, и несмотря на это.
И несмотря на то, что скоро лето.
Смогу в закрытый мир войти.
Ну, так... А я... Ну, дак… это... пустите меня. Так это ведь я…
И, несмотря на пропасть, что я вижу каждый день.

это раньше был я против там чего-то
а потом голосовал за то, что есть
а теперь лучше и не спрашивать
теперь
лучше и не на-а-а-а-а…

никто никого не слышит
в телефонную трубку дышит, молчивши

Я выжил, когда солнце зашло и песок на зубах, словно сахар, хрустел.
И слова, фонари спальных районов, будоражили кровь пучеглазых калек.
Это век отпечатался в поле, на распутье трёх рек.
А потом обезглавленный месяц сыпал с неба травой.
А потом обезглавленный месяц сыпал с неба травой, будто живой.

Я выжил, не зная, на ощупь.
Толь кто-то помог, толь шутил седой бог.

Отстрадал человек и уплыл, словно лист по реке.
Молчаливое горе тихо вскликнуло: «Где? Где ты теперь?»
Запоздалой зарей в городские дома мягко стелется солнце.
Я не знаю, когда откроет ладони вода, когда вода скажет: "Да"
Остаётся лишь память в оскорблённых сердцах.
Остаётся покой на последних цветах.
Во всём есть любовь, и она умирает, как страх.
На последних цветах, в оскорблённых сердцах.

Песня Кая
Так и уходит всё, ну и что.
Собирая из осколков сердец слово «вечность».
Ты невидим, ты практически безупречен,
ты приходишь, когда все зажигают свечи.
Все надеются — ты же нет.
Ты уже грел в ладонях этот радужный пепел.
Так и уходит всё на свои круги.

Последнее время я снова гуляю по земле, как по небу.
И вновь обращаюсь к тебе, но тебя уже нет.
Зола, жестокость и бред, предчувствие бед.
Маленький мальчик. Хочу в туалет. Сколько мне лет?
Последнее время я снова бесчувственный, словно полено.
Моё племя изгнало меня в это последнее время.
И я брожу по склонам холмов, как чёрный монах.
Это твой страх мне делает шах, и я делаю шаг.

Хуй плюс пизда, красная звезда.
Школьная линейка, расшибок и феньки.
Белый, белый свет, в туалете драчка.
Из-за Светки-сучки зачесались ручки.
Димедрол с портвейном, джинсики-бананы.
«Kiss» и «ас/dc», где вы хулиганы?
Чистота и холод, и духовный голод.
Пустота в зрачках, баксы в кулачках.

Зачем пришёл — не знаю.
Куда уйду?
Просто слишком много замечаю.
Чувствую в этом потребность, чувствую в этом нужду.
Полные ладони лунного света.
Всё пройдёт, уповаю на это.
Одной страстью меньше, одним днём больше.
Пахнет ладаном, брезжит рассветом.

Нити времён, беспомощные веки.
Старые дети, плетущие сети.
Бракованные рельсы, накрученные пейсы, срочные рейсы,
Крейсеры, спейсы, потуги на…

Бермуды в подворотнях, маргиналы в телогрейках.
Накрашенные ногти, а в кармане ни копейки.
Артисты из пустых провинциальных театров.

Валяюсь на полу, в левом углу.
То жарко, то холодно, спать не могу.
Остаётся только быть веселей, Хэй!
И отвести свою совесть в краеведческий музей.
Валяюсь на полу, в левом углу.
Чёрный весь, как чёрт, изогнулся буквой Ю.
Йо.Йо.Ю.Ю.
Остаётся лишь выяснить, немного прояснить.

Я вырос на изломе в умирающей стране.
Да, я всего лишь мертвец, бредущий в темноте.
И это мне вогнали в сердце отравленный стилет лет.
И это там, в музее, для показа мой скелет.
И пробираясь в глубине, там, в звенящей тишине.
И зарываясь в куртку от внутреннего холода.
Я смотрю на то, что зелено и молодо.
И снова, снова улыбаюсь во сне.

А ты придёшь, когда уже никто не будет ждать.
А ты придёшь, когда уже никто не будет помнить.
Имя твоё.
А ты придёшь, уже когда отключат электричество и свет, и газ.
И половина женщин в платках, а половина мужчин — желтокожи.
Проявленный мир определённо так прост и так сложен.
Синий-синий.
Синий-синий педикюр полюбила бабища из Сызрани.

Мимо баловней судьбы, мимо окон тёмных, злых,
мимо призрака надежды пролетел осенний лист.
Утром странным по росе, словно счастье он нашёл.
Скорбный мальчик вытер слёзы, зубы сжал, да и пошёл.
В никуда из ниоткуда, вслед за брошенным клубком.
Он не с нами, он паскуда. Скажет кто-нибудь потом.
Мне понятен смысл игры, но я скинул козыря.
На заблёванных иконах стынет ветер ноября.

Скоро весна. Об этом мне пели скворцы.
Как в туманную даль сгинут жертвы и их ловцы.
Исчезнет и боль.
Помирятся раны и соль.
И мне нужен миг, и в странное зарево прыг.
Но эту весну ждут уже тысячи лет.
И я промелькну, поэт, каких много в аду.
Но я не смогу, не выдержу, снова приду.

Вот кончится веселье, придёт почтальон,
И всё покажет свою скрытую сторону.
И я перестану быть человеком,
И наконец-то стану вороном.
В тёплом, зелёном городке под названием Содом.

И по улицам закружат ледяные птицы,
И все эти птицы имеют лица,

Солнце уходит за тёмной водой.
Я здесь, я твой.
Заданный ритм пустых откровений, мгновений без сна.
Моя весна.
Сыпет вербой с моста — весна.
В тёмную воду солнце уводит.
Ласковый ветер, жертвенный дым,
торжественный холод витрин.

Сохнут старушки, как пряные мушки.
Дрожат головами, стучат кулачками.
Прозрачным берёзовым соком исходят.
По папертям бродят и что-то находят.
Ветхим старушкам почешут под брюшком.
Нашепчут на ушко, сплетут завитушки.
Поставят под пули и сами не рады, что жизнь превратили в подобие ада.
Ведь это не со мной.

Я знаю, что бесценный дар разрушен будет.
И кричит картина мишенью тира.
И блоками бетонных плит сдавило грудь.
Когда, когда, когда, когда.
Весь старый мир во мне был убит.
Ко мне сходили боги просёлочной дороги.
Наш долгий разговор открыл глаза летящим птицам.
И их лицам.

Таджики строят, строят, строят, строят, строят.
Скинхеды их по переулкам ловят, ловят.
И вековое безразличье в красных заспанных глазах.
Но если всё уже разрушил, всё, что можно и нельзя.
То приходи, и будем слушать музыку дождя.
Всё меньше подлинной свободы.
Всё больше хаоса в пространстве.
Всё как-то полу-, если, как бы…

Теперь никто, теперь и легче.
Живут же без надежды облака.
Течёт же вдаль, не думая река.
Куда ни плюнь там продолжение невидимых миров.
На дне стакана тоже вечность.
А я обретаю безмятежность,
как талая вода, лишённая тревог.
Как талая вода.

Только изменись россыпью, искро!
Только искупись, парное молоко.
И день увидит тень.
И плод разлюбит род.
Сигара в руке и розовый джаз-бэнд.
В летнем кафе уютных Пскопских городков.
Только разберись, что не вьёт гнездо.
Только отзовись, рыба-домино.

Если ты проснулся утром - уже это хорошо,
Даже если ты не помнишь, а который год пошёл.
Что-то было в прошлой жизни, если в нынешней всё так,
Значит лучше быть не может, так её растак, растак, раз так!

День ползёт, как змей на камень, и тепло в его лучах.
Если есть куда идти, то счастливого пути!
Немцу нужен Drang nach Osten, чукче хорошо и так,

Вечером поздним мне виделось это.
Люди без башен, и чёрт им не страшен.
Били в набат.
Народ признал своих убийц, и от земли тянуло тёплым паром.
А в городах не осталось никого из племени людей.
И в дом, запрятанный в снегу, пришёл мой смех.
В дом, запрятанный в снегу, пришёл мой смех.
Сомненья кончились, мой гений заколачивает гвоздь, я слышу стук.

Заигрались дети в странные игры, и нет числа погибших душ.
Абсурдные нормы рождают мёртвые формы.
Но подлодки продолжают плыть, а человек страдать и любить.
Что я хочу?
От меня так мало зависит.
Что я хочу?
Ведь меня так мало.
И словно в сердце пустом бросил зёрна солнечный ветер.

Выжил и честь тебе.
Жесть на звериных чертах.
Здесь страха в избытке, а страх превращается в прах.
Здесь все обманули друг друга не раз и не два,
меняя лица, саму структуру, стирая имена.
Всего-то щёлкнуло, дёрнуло, всхлипнуло. И нет тебя.
Пылью покрылось пустое место.
И где, те кто был счастливей тебя?

Хрустальная птица в предутренней мгле.
На далёкой, забытой планете, пела звезде.
Детские грёзы за синей рекой, унесите меня с собой.
Пока рыбаки, привет альпинисты.
Настройте свои радиолы на звуки советского твиста.
Убит при попытке к бегству, загнулся от чахотки в детстве.
Забит битой в уличной драке.
Задушен спецслужбами в спальном бараке.

Хулио смотрит куда-то вдаль.
Хулио страдает.
Хулио турнули с работы, и Клара с Педро ему изменяет.
Ну что теперь тебе терять, амиго?
Простой мексиканский работяга.
Хулио стал хмурый и злой.
В Хулио вселился дьявол.
Хулио, ты, Хулио. Тебя метафизически обулио.

Почему бы не вернутся нам обратно
Когда было все так просто и легко
И под звуки траурного вальса
Вместе выпить терпкое и теплое вино

Но о прошлом думать бесполезно
В настоящем просто не поднять
Повторять опять все снова, снова

Бежит река. Спешит, куда?
Жалеть, да нет, клозет.
О, моя голова!
Меж нами камни. И мне смешно.
Пути снесло, размыло.
Дождь иль кровь, но я — другой.
Прошла молва, оставив площадь.
Пустота и чьё-то тело.